Любимая

— У него на боку кровь, — заметила она, когда граф наклонился и провел рукой по ногам жеребца и под животом у подпруги. — Кажется, она идет из-под седла.

Сильвестр развязал подпругу и снял седло. Зевс при этом фыркал и бил копытом, взмахивая головой.

— Боже мой! — выдохнул граф, а Тео замерла от ужаса. Спина Зевса была вся в крови. Граф бросил седло на землю и перевернул его.

— Подонки! Грязные подонки!

Тео встала рядом с ним на колени и провела рукой по окровавленному седлу. В кожу было вбито несколько острых гвоздей. Когда Сильвестр опустился в седло, они со страшной болью вонзились в спину лошади.

— Кто же мог это сделать? — пораженная, проговорила Тео.

— Кто-нибудь с конюшни, — ответил граф. — И видит Бог, когда я найду шутника, то спущу с него шкуру.

— Наши слуги этого сделать не могли! — У Тео засверкали глаза. — Никто из них не способен на подобную подлость.

— Но кто же тогда? — спросил граф, вытаскивая гвозди из седла. — Какая-то крыса, имеющая на меня зуб.

— Нет! — взъерепенилась Тео. — Я отвечаю за своих людей!

— Ваших людей! Они никак не могут смириться с каким-то Джилбрайтом…

— Нет! — снова вскричала Тео. — Невозможно, чтобы кто-то из людей Белмонтов мог пойти на такое. Я их всех знаю с детства.

— Дорогая моя, вы не знаете самого главного в характере людей, — заявил граф. — Ваша вера трогательна, но это сделал кто-то на конюшне.

— Я уверена, что никто из наших конюхов так не поранит лошадь, даже если и имеет на вас зуб. А это не так.

— Я прекрасно знаю, как люди Белмонтов смотрят на Джилбрайтов, — возразил граф, поджав губы. — И я докопаюсь до сути, даже если мне придется перевернуть все имение вверх дном!

— Если вы обвините кого-нибудь в этом ужасном поступке, вас никогда не признают, — убежденно заявила Тео с горящими глазами.

— Я не нуждаюсь в их признании, мне нужно повиновение, и я намерен этого добиться. Если мне не удастся найти виновного, тогда поплатятся все.

Он направился к своему коню, который теперь стоял смирно.

— Пошли, приятель, пора домой. Тео не отставала от Сильвестра.

— Но послушайте же, Стоунридж! Все наши люди — это арендаторы и работящие фермеры, а не феодальные крепостные, и они станут уважать вас, если вы будете уважать их. Вы не имеете права обвинять в этом кого бы то ни было, пока не узнаете правду.

— Садитесь на свою лошадь, — проговорил граф, не обращая никакого внимания на ее страстную тираду. — Мы отведем Зевса домой и пришлем кого-нибудь за седлами.

— Вы слушаете меня?

— Нет.

Граф усадил Тео в седло и уселся позади нее, взяв в свободную руку поводья Зевса.

— Я понимаю, почему вы защищаете своих людей. Это вполне естественно. Но не закрывайте глаза на действительность. Я неоднократно сталкивался с нежеланием ваших слуг менять заведенные порядки, и, возможно, кто-то из них решил таким образом поквитаться со мной.

Тео с презрением оглянулась на него:

— Очевидно, милорд, вы понятия не имеете, как устанавливать добрые отношения с людьми. В результате вы не узнаете ничего о том, что происходит в поместье. Если вам не будут доверять, то ничего и не скажут.

— А я не горю желанием беседовать с ними, — проговорил он сквозь зубы. — Доверие не зависит от фамильярности.

— Это только доказывает, как мало вы их знаете, — проговорила Тео. — Мой дед знал каждого арендатора и их семьи…

— Я не ваш дед, — перебил ее граф. — Доверие происходит от уважения и уверенности, что господин принимает интересы своих людей близко к сердцу, даже если они не всегда согласны с его методами. Вовсе не обязательно шутить и сплетничать со всеми доярками и конюхами в округе. И вы, Тео, должны оставить эти панибратские отношения с местными жителями. Это не подобает графине Стоунридж.

— Откуда вы знаете, что ей подобает? — поинтересовалась Тео. — Мой дед не считал это зазорным. Но если вы настроены таким образом, то лучше повременить с решением задач, которых вы не понимаете.

Тео чувствовала, что язык бежит впереди ее мыслей. Но ее гневные, презрительные слова разбились о молчание графа. Его пальцы на поводьях побелели, но он не сказал ни слова, пока они не доехали до конюшен. Зевс выглядел усталым, спина его продолжала кровоточить.

Стоунридж соскочил на землю и позвал главного конюха. Тот немедленно явился и вздрогнул, увидев горящие гневом глаза графа. Когда конюх увидел, что случилось с Зевсом, он был настолько разъярен, что невозможно было поверить в его виновность. Граф распорядился насчет оказания помощи лошади и возвращения седел, а затем повернулся к Тео.

Когда он подошел, Тео все еще сидела верхом на своей кобыле и чувствовала себя дурой, так как считала, что последнее слово осталось за ней.

— Слезайте, — тихо скомандовал граф.

Тео взглянула на него и вдруг осознала, что никогда не видела его в состоянии безудержного гнева. Шрам на лбу побелел, рот перекосился, вена на шее бешено пульсировала. Казалось, он был способен убить ее. Тео с поразительной ясностью припомнила свои оскорбительные слова и презрительный тон.

— Я еще раз повторяю, слезайте немедленно, или этот двор сейчас увидит спектакль, который всем надолго запомнится.