Любимая для спонсора (СИ)

– Дима отвезет тебя, куда скажешь. Собери вещи, предупреди об отъезде родных. Можешь и правду сказать, мне все равно. Но вечером ты должна быть в моей квартире. Лофт на Невском. Тебе понравится. Черт, прости…

– Ничего, – выдавливаю хрипло. – И ты туда приедешь? Уже сегодня?

Филинов молчит. Подзывает официанта, швыряет купюры – я слышу шорох, с каким деньги падают на стол. И уходит…

А через пять минут в зал входит его водитель, тот самый Дмитрий.

– Любовь Викторовна, я к вашим услугам. Разрешите вам помочь.

– Спасибо…

– Не за что. Михаил Васильевич приказал сопровождать вас везде. На шаг не отходить. Давайте вашу сумочку. Вот так… Пальтишко.

Дмитрий поддерживает меня за локоть, когда я иду к выходу. Распахивает дверь огромной черной машины – я вижу только ее очертания в свете уличного освещения. Сажусь в салон, пахнущий натуральной кожей. Откидываюсь на спинку кресла, продолжая крепко сжимать ручки сумки.

– Располагайтесь поудобнее. Я и сам еще толком не привык. Машинка у Михаила Васильевича новая – у друга купил. Я слышал, вы знаете Павла Ларина?

– Немного. Но я близко знакома с его женой Александрой.

– Отлично. Сейчас поедем… Все хорошо будет…

Ему бы детей успокаивать… Или страдающих женщин. Сердце тоскливо сжимается, когда Дмитрий давит на газ и уносит меня в неизвестность…

– Я сама справлюсь, честное слово. Я вижу… очертания предметов. Не волнуйтесь, не упаду, – тараторю, мечтая избавиться от настойчивого внимания Дмитрия. В квартире мамы мне оно сейчас не нужно. Вот прямо совсем…

Всю дорогу до дома я безуспешно выдумывала, как объяснить ей мой отъезд. Куда я еду? Наверное, в санаторий? Точно! В пансионат для слабовидящих. А, вообще, не все ли равно? Почему я должна оправдываться перед ней? Особенно, после того, КАК она поддержала меня после трагедии. Я малодушно называю тот день именно так… Если назову предательством или изменой, начинаю видеть хуже… Голова моментально сжимается в невидимых тисках. Глаза тотчас наливаются слезами, а зрение… Оно пропадает полностью. Так что да, трагедия.

Я вошла в нашу с Олегом квартиру, заметив чужое пальто, висящее на крючке. Опустила взгляд, залипая на вычурных лаковых сапожках, и только потом услышала стоны… Мерзкие звуки, при воспоминании о которых, к горлу моментально подкатывает тошнота…

Кажется, я впитала в себя все, как губка. Мельчайшие подробности того дня – аромат ее духов, влажной от снега кожаной сумки в прихожей, сладковатый запах секса… Вобрала шорохи, скрип пружин матраса, стон Олега… Визгливые выкрикивания девушки… Я стояла в коридоре и не могла пошевелиться. Слушала, как они трахаются, и словно примерзала к полу… А потом нашла в себе силы и шагнула в спальню. Девица подмахивала задом, а Олег крепко сжимал ее бедра и толкался сзади… На моей кровати… И в моей квартире.

Меня долго рвало… Полоскало так, словно у меня холера. А потом я потеряла сознание. А когда очнулась – поняла, что ослепла.

Я кричала и растирала кожу век до красноты, умывалась, давила на глазные яблоки. И кричала, кричала… Меня поместили в клинику неврозов. Накачали чем-то расслабляющим и вызвали профессора в этой области.

Микроинсульт с локализацией в сетчатке глаз, стрессовая слепота, отслойка сетчатки… Каких только диагнозов я не услышала, но верный удалось поставить недавно. А вместе с ним появился счет на крупную сумму. Очень крупную. Неподъемную. Всероссийская Федерация Танцевального спорта не нашла необходимой суммы для простого тренера вроде меня…

В то время сестра Олега готовилась к чемпионату по бальным танцам. А для руководства гораздо ценнее удержать перспективную спортсменку, чем тренера. Гадкое предательство замяли, меня признали психованной шизофреничкой и… Попросили уволиться. И держать язык за зубами.

«– Любовь Викторовна, мы искренне сожалеем о случившемся, но рассчитываем на ваше благоразумие. Олеся не виновата в ваших противоречиях с Олегом. Не стоить портить девочке карьеру».

Наша директриса обладает поистине писательским талантом. Каждое ее слово – вычурное, приукрашенное, обтекаемое… Она словно боялась называть вещи своими именами. Я не видела, как она на меня смотрела, наверное, с жалостью? Или брезгливостью. Поняла только одно – я никому не нужна… Совершенно. Друзья растворились, встав на сторону Олега и обвинив меня в случившемся. Это я виновата в его измене – мало внимания уделяла. Не вдохновляла, недостаточно хорошо готовила и улыбалась не так часто, как ему хотелось…

Ну а мама… А что мама? Я перестала для нее существовать, когда мне стукнуло четырнадцать. Она выгнала моего непутевого папашу и вышла замуж во второй раз – за коллегу на семь лет ее моложе. Через полтора года у них родилась Лика. Тогда я и стала совершенно самостоятельной. Предоставленной себе на все сто.

– Привет, мам. Это Дмитрий, мой… Он сотрудник пансионата для слабовидящих. Я решила заехать перед отъездом… Сообщить так сказать.