Любимая игра

– Во влажном «клинексе». Эй, Кранц, это же, наверное, великолепный способ кого-нибудь убить – водой. Берешь кого-нибудь и выдавливаешь на него пипетку, по струйке за один раз. Его найдут утонувшим в кабинете. Великая загадка.

– Не выйдет, Бривман. Как ты его заставишь сидеть спокойно? На нем останутся синяки или следы веревки.

– Но если бы вышло. Находят парня, он лежит на столе, и никто не знает, как он умер. Вывод следователя: убит путем утопления. А тот последние десять лет и у моря-то не был.

– Немцы при пытках много воды использовали. Засовывали шланг в жопу, чтобы на допросе язык развязался.

– Великолепно, Кранц. У япошек было что-то подобное. Они заставляли есть сырой рис, а потом выпивать галлон воды. Рис разбухал и…

– Да, я об этом слышал.

– Но, Кранц, хочешь еще ужаснее? И это делали американцы. Слушай, они поймали на поле боя япошку и заставили его проглотить пять или шесть патронов. А потом заставили бегать и прыгать. Патроны разорвали ему живот. Умер от внутреннего кровотечения. Американские солдаты.

– Как насчет подбрасывать младенцев в воздух для штыковых тренировок?

– Кто так делал?

– Обе стороны.

– Чепуха Кранц, это и в Библии было. «Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень»[28].

Десять тысяч разговоров. Бривман помнит около восьми тысяч. Странности, ужасы, чудеса. Они по-прежнему разговаривают. Они стареют, и ужасы становятся ментальными, странности – сексуальными, чудеса – религиозными.

И пока они разговаривали, машина неслась по разбитым пригородным дорогам, а «Полуночник с Пластинками»[29] крутил страстные диски томления, и одна за другой пары разъезжались из Эджуотера, из Мапл-Лиф, из Эль-Пасо. Опасные течения озера Святого Людовика вихрились вокруг воскресного улова утопших моряков-любителей из яхт-клуба, первопроходцы общественного транспорта из монреальских пригородов вдыхали прохладный свежий воздух, за который уже заплачено, и образ родителей в ожидании чад принимал угрожающие формы, делая минуты разговора еще слаще. Парадоксы, обманки, проблемы растворялись в захватывающей полемике.

Вжжжик – и нет ничего невозможного.

25

Свесившись посреди потолка, вращающийся зеркальный шар расшвыривал вспышки оспин по стенам огромного «Золотого дворца» в конце Стэнли-стрит.

Стены походили на громадный прогнивший швейцарский сыр на марше.

На возвышении эстрады за тяжелыми красно-белыми пюпитрами сидел оркестр с лоснящимися волосами и выдувал стандартные аранжировки.

Лишь одно есть место для меня
Подле тебя
Будто в раю я
Подле тебя[30]

холодно разносилось над редкими танцующими. Бривман и Кранц слишком рано явились. Надежд на волшебство – негусто.

– Неправильный танцзал, Бривман.

К десяти часам площадка была битком набита расфуфыренными парами и с балкона было видно, что вибрирующая музыка будто напрямую подпитывает их покачивание и потряхивание, и они окутывают ее, словно амортизаторы. Бас, фортепиано и ровный ритм щеток почти беззвучно входили в их тела, и те в движении сохраняли музыку.

Лишь откинувшийся назад трубач, выгнувшись от микрофона и устремив трубу к крутящемуся зеркальному шару, мог издать в дымном воздухе долгий резкий вопль, что кольцами спасательной веревки змеился над скачущими фигурами. Вопль исчезал, как только возобновлялся припев.

– Правильный танцзал, Кранц.

В те дни беспокойного рысканья они пренебрегли множеством общественных демонстраций, но «Золотым дворцом» не пренебрегали. Он был слишком велик. Ничего несерьезного не было в тысяче людей, совершенно погруженных в ритуал флирта, а колеблющиеся осколки отраженного света мчатся по их неподвижным зажмуренным лицам – янтарный, зеленый, фиолетовый. Они не ничего не могли поделать – их впечатляло, очаровывало это обузданное насилие и произвольность системы.

Зачем они танцуют под музыку, удивлялся Бривман с балкона, зачем подчиняются ее диктату?

В начале мелодии они располагались на полу, подчинялись темпу, быстрому или медленному, и когда мелодия заканчивалась, вновь распадались в путаницу, словно батальон, разбросанный фугасом.

– Что заставляет их слушать, Кранц? Почему они не разнесут эстраду вдребезги?

– Давай спустимся и найдем каких-нибудь женщин.

– Сейчас.

– Куда ты пялишься?

– Планирую катастрофу.

Они в молчании наблюдали за танцующими и слышали беседу родителей.