Любимая игрушка Создателя

– Притом. И не надо про святую любовь! Это у тебя любовь, а у него… совсем другое на уме, поверь мне. – Лина постучала себя пальцем по лбу. – Хотя… именно это мне и непонятно в данном конкретном случае, – добавила, подумав.

– Я с тобой не согласна…

– Ну и дура! – бросила в сердцах Лина. – Острая сексуальная безграмотность. Ну ничего, я тебе ликбез устрою! Я тебя научу, как мужика удерживать. И чем.

– Я не собираюсь никого удерживать, – сказала Лара твердо.

– Да что с тобой? – всплеснула руками Лина.

– Не знаю. Понимаешь… – Лара замялась.

– Что? – Лина открыла рот.

– Понимаешь, все это как-то неожиданно. Два года ничего, и вдруг…

– А в Вене?

– Случайно. Я думаю, если бы мы не встретились в Вене, он бы и не вспомнил. Он меня даже не сразу узнал. Разговаривал как со случайной знакомой.

– Ну и что? Ну забыл, занят был, бабки делал. И жена была жива. Теперь свободен. А что с ней случилось?

– Не знаю…

– Я бы спросила. А сын с ним?

– Нет. С родителями жены.

– Тем лучше. Своих заведете. Ой, Ларка! Я так рада!

Лина, сузив глаза, оценивающе смотрит на сестру. Лара глубоко задумалась. Лицо безрадостное…

– Оставишь ключ, – говорит Лина. – Мы ремонт задумали, поживем пока у тебя, поняла?

* * *

– Еще долго, – сказал Андрей. – Хочешь, поспи. – Он положил руку ей на колено, сжал легонько.

Лара послушно закрыла глаза. Накрыла ладонью его руку. Рука была твердой и горячей. За окном кружили облетевшие березы с пронзительно белыми стволами. Темно-красные кусты орешника выпрыгивали из леса внезапно – и Лара каждый раз вздрагивала. Сухая белесая трава стояла по краю леса понуро, напоминая о близкой зиме. В лужах холодной дождевой воды вдоль дороги отражались серые тучи. Сквозь них просвечивало оловянное солнце.

В машине было тепло. Мотор работал почти бесшумно. Пахло кожей. Лара украдкой поглядывала на Андрея. Ей казалось, она узнает в этом Андрее того, давнего, с выставки цветов. Тот был полон света, этот все больше молчит, радости поубавилось. Глаза спокойные и холодные, губы неулыбчивые. Уходит в себя, задумывается. Ей кажется, в эти минуты он забывает о ней. И про карликовые помидоры забыл. Но это он! Когда он берет ее за руку, обнимает, целует, Лара чувствует, что он прежний, что он словно возвращается. Жесты, интонации, взгляд – как будто через этого, серьезного и жесткого, проглядывает другой. Тот был подросток, вырвавшийся на свободу. Этот – мужчина, занятый делом. Взрослый. Был мальчик. Теперь муж. И получается, что их два. Один в ее памяти, другой наяву. А помидоры… что ж, они останутся в памяти, как теплые от солнца камешки на ладони – куриный бог и сердолик. Она вздыхает. И райский сад, и Ева из райского сада. Она никогда не напомнит ему… И о хризантеме «Возвращение», лиловой, с ослепительно-белой сердцевиной, тоже не расскажет. Она невольно улыбается – могут быть у нее свои маленькие тайны?

Она украдкой смотрит на Андрея. Он не глядя берет ее руку, подносит к губам…

Счастье захлестывает Лару. Неужели это я, думает Лара. Неужели это со мной? Муж… Мой муж. Любимый…

Машина сворачивает на лесную дорогу, трясется на выбоинах. Мотор ревет натужно. И вдруг наступает оглушающая тишина. Андрей рывком поворачивается к ней, крепко обнимает, жадно целует, нетерпеливо расстегивает блузку. Бессвязно повторяет между поцелуями: «Я так… соскучился! Как будто сто лет… не видел… честное слово! Я хочу тебя… Я люблю тебя!»

И Лара, скромница Лара, монашка Лара, отвечает ему, полная нетерпения…

…Он отпирает дверь, толкает с силой, подхватывает ее на руки и переступает через порог. Говорит: «Добро пожаловать!» Целует. Не давая раздеться, берет за руку и протаскивает по пустым комнатам. Андрей гордится своим домом, как ребенок новой игрушкой, напоминая радостью и нетерпением того, прежнего. За окнами ночной марсианский пейзаж. Светящаяся паутина дорог, обозначенная красными огнями движущихся механизмов, яркие кляксы площадей, дрожащее розовато-синее марево реклам.

– Нравится? – спрашивает Андрей.

– Очень! – отвечает восхищенная Лара. – А почему пусто?

– Не успел. Купим вместе. Завтра же поедем, выберешь сама, что захочешь.

Он ведет ее в спальню – единственную комнату, где есть мебель. Мягко вспыхивают торшеры в каждом углу. Четыре торшера с большими уютными абажурами – приглушенно-красно-желтыми. Кровать впечатляет размерами. Атласное покрывало цвета тыквы в зеленые листья, ковер цветы тыквы с темно-зеленым восточным орнаментом, тяжелые атласные гардины тоже цвета тыквы. От насыщенных неразбавленных темно-желтых тонов – коктейля из тыквы, хурмы, папайи, еще неизвестно каких экзотичных плодов и цветов – комната кажется мрачноватой и тревожащей.

– Ох! – вырывается у Лары. – Какой… цвет!

– Мой любимый, – говорит Андрей. – Оранжевый! – Он подводит ее к кровати, берет за плечи, чуть толкает. Она падает на пышное покрывало, оно мягко пружинит, вбирая ее. Ларе кажется, она тонет. – Вот мы и дома!