Любимая мартышка дома Тан

Толстым желтым ногтем она отколупнула краешек чешуйчатой шкурки и быстрым движением начала оголять полупрозрачную, как лед, мякоть плода.

— И даже когда император был вынужден бежать из своей столицы от варваров, гонец из наших краев, доехав до столицы и узнав, что императора с драгоценной наложницей в ней уже нет, отправился за ними в погоню, чтобы плоды не потеряли вкус, — частила торговка, поднося ягоду к губам Ян. — И он догнал их в деревне Мавэй, но было поздно: император, с тоской в сердце, вынужден был уступить своим гвардейцам и приказать верховному евнуху казнить госпожу Ян шелковым шнурком. Личжи успели вовремя, но поесть их она уже не смогла… Да что же вы плачете, госпожа, неужели этот плод горький? Возьмите еще…

Сок тек по дергавшемуся подбородку Ян и смешивался со слезами. А я одними губами спрашивал у торговки: «Сколько?»

— Десять монет, — бросила она. — Но о чем вы говорите, неужели я буду брать деньги со святого человека?

И поспешила собрать в горсть ягоды похуже, упавшие с веточек, и вручить мне.

Я отколупнул тонкую кожицу и целиком положил в рот это маленькое чудо, чей сок пахнул еловой хвоей Небесных гор — и одновременно всеми розовыми садами изнеженной Персии.

А когда я поднял глаза на окружавшую нас улицу, оказалось, что за эти мгновения в городе произошло другое чудо: вечер сразу, без перехода, превратился в ночь, и душная тьма начала расцвечиваться сотнями медовых огней.

— Я хочу здесь жить всегда, — сказала, вздыхая, успокоившаяся Ян.

А потом настал новый день, и тут уже потрясение пришлось пережить мне.

Сразу за еврейским кварталом (евреи — лучшие в мире красильщики тканей, вспомнил я) был вход во дворик, странно напомнивший мне наше подворье на Восточном рынке в Чанъани. Такая же двухэтажная подкова, состоявшая из множества ресторанчиков с лежанками в тенистом дворике, заросшем деревьями. Вот только деревья были не те, здесь они вырастали в узловатых гигантов, и с них до земли свешивались серо-зеленоватые бороды лиан. Нет, нет, ничто не повторяется, «Золотого зерна» нет и не будет никогда, подумал я, жадно втягивая ноздрями незнакомые, острые запахи еды.

На громадного человека я наткнулся у самого входа.

— Вы пришли слишком рано, почтенный, обед только начали готовить, — на хорошем согдийском озабоченно начал он отсылать меня вон, одновременно поворачиваясь ко мне всем мощным корпусом — и замолкая.

Я стоял и смотрел на него, долго, молча. Не шевелился и он.

— Я же знал, что вы не могли погибнуть, хозяин, — наконец простонал Сангак, потом поднял голову к верхушкам деревьев и радостно завопил что-то, размахивая рукой.

Меванча, такая же реальная, живая и веселая, буквально протанцевала вниз с ближайшей лестницы — несмотря на очень большой и круглый живот, который она гордо несла перед собой. Встретившись с моими, ее голубые глаза засияли, как лед под солнцем.

Каким же тяжелым, оказывается, был камень, который лежал у меня все это время на сердце. И как легко мне будет без этого камня теперь, когда худшая часть моих проблем уж точно позади.

А дальше мы сидели на возвышениях, в благословенном тенечке, и пили странный местный чай с оттенками смолы и розы.

— Я жив только благодаря Меванче, — слегка смущаясь, признался мне Сангак. — Я сам, как вы помните немало помахал мечом в юные годы, но никогда не видел, чтобы женщина вытворяла такое, как она.

— А я жива благодаря ему. Это человек, с которым можно танцевать любой танец, — вклинилась в разговор великая танцовщица. — Он набросил на этих двух подстреленных большую тряпку, которая служила раньше навесом от солнца. Отличная идея!

— Вообще-то подстреленных не было бы, если бы ты не пустила в ход свой игрушечный арбалет, — поправил ее Сангак. — Первая стрела — еще понятно, если бы не она, меня бы уже не было в живых. Но как она с такой скоростью зарядила вторую — загадка. Они были, конечно, просто ранены, но дальше… под тряпкой особо не побрыкаешься, по крайней мере в первые несколько мгновений.

— И Сангак сделал то, о чем я даже не успела его попросить, — отобрал у этих подстреленных мечи, — добавила Меванча.

— Один я взял в руку и хотел бросить ей, а второй засунул под мышку — для себя, — вздохнул Сангак. — И представьте себе мое удивление, хозяин, когда эта молния в человеческом облике подскочила ко мне и вырвала у меня оба меча! А затем протанцевала на цыпочках между четырьмя как раз подоспевшими воинами в броне — четырьмя! Крови было как в мясном ряду на рынке… Что за женщина!

— А тогда уже мечей на земле валялось сколько угодно, и Сангак довольно резво добил двоих раненых, и за ними свалил еще троих,- заключила Меванча. — Но потом надо было очень быстро бежать, потому что те, которые были на улице, вот-вот могли достать луки.

— Гунсунь Ян, — понял, наконец, я. — Это был танец в стиле Гунсунь Ян, с двумя мечами…

— Господин смеется над его преданной младшей сестрой, — начала заводиться эта Томирис наших дней. — Мечи Гунсунь Ян всегда были тупыми, и эта жуткая женщина не имела понятия, что с ними делать в реальном бою.