Любимая мартышка дома Тан

Кончился же совет тем, что я прервал молчание и сказал, что разговор идет не о том. На мой взгляд, если в нескольких днях пути от богатого торгового города сидят пираты, то это означает, что в самом городе есть минимум десяток их шпионов. И нам надо начинать не с подготовки экспедиции, а с выявления этих людей у себя под носом, то есть с обороны. Потому что даже моя островная крепость — если, конечно, им будет не лень добираться туда от складов и лавок самого города, — не настолько хорошо защищена от возможного вторжения, как хотелось бы. Город же, с его богатствами,- и подавно. А вот когда мы будем готовы к любым неожиданностям, можно поразмышлять и о нападении.

Ян же в это время, как оказалось, находилась не так уж далеко от нас-тоже в городе, в книжной лавке на набережной, в очередной раз закупая новинки с пылающего севера. Домой она вернулась сразу после меня, и только когда ее паланкин поднесли к высокому крыльцу и хозяйка дома вошла в прохладный полумрак комнат, она дала волю восторгам.

— В Поднебесной появился новый великий поэт,- сказала мне Ян драматическим шепотом.- Его читают все, его переписанные десятками кистей стихи есть в любой лавке. От его строчек — просто холод по шее. Какое счастье!

— Что, неужели как Ли Бо? — вяло спросил я, устраиваясь на мягкой лежанке.

— Другой, совсем другой, — замахала руками Ян. — Ли Бо писал о красоте жизни, о луне и цветах. А этот… Его стихи пахнут дымом пожарищ, в них звучит металл. А еще — он и сам настоящий воин и герой. Почти такой же, как ты. Знаешь, что с ним произошло? Его арестовали мятежники, когда он, переодетый в крестьянское платье, пробирался через их боевые порядки в ставку императора в Линьу.

Тут я заинтересовался — история действительно была, скажем так, по моей части.

— Они притащили его в Чанъань, сделали рабом и заставили таскать награбленное, грузить на спины верблюдов. О Небо, жители несчастной столицы, наверное, теперь никогда не смогут видеть обыкновенных верблюдов без ужаса — сколько же их, караванами, ушло в пещеры к варварам! Казалось, что грабить уже нечего, но верблюды приходили снова и снова… Какие страшные дни пережила Поднебесная…

— И что наш герой в крестьянском платье? — напомнил я ей.

— Он работал — но месяц за месяцем наблюдал, записывал, составлял планы варварских позиций в столице. И готовился к побегу. И ведь бежал! Он пробрался-таки в ставку к Сыну Неба, рассказал ему все, один на один, а потом, как ты уже знаешь, был штурм столицы. И мы победили. И наш великий поэт стал советником императора. Да ведь ты однажды встречав его! — вдруг спохватилась она. — Хотя вряд ли ты помнишь, он тогда держался как-то скованно, наверное, потому, что стихи его были тогда не так знамениты. Но вот когда началась война… Это просто невероятно, какая сила звенит теперь в его строчках!

— Ты забываешь, что хоть и медленно, и в два приема, но что-то прочитать я могу, — напомнил я, преодолевая лень, чтобы встать с лежанки и подойти к ней. — Может быть, я все-таки способен оценить и эти стихи? А заодно и вспомнить, о ком же речь?

— Ты невероятный, прекрасный человек, более достойного я не знала, — сказала мне она прерывающимся голосом. — Но не обижайся — вот этого ты никогда не сможешь оценить. А жаль, как жаль…

Я склонился над ее плечом, на теплой коже которого играли отблески свечей, и с изумлением увидел в правом верхнем, заглавном углу свитка знакомую фамилию господина Ду. И еще его имя, которого до этого момента я не знал и не интересовался им: Фу. А дальше выстроенные Ду Фу в боевые порядки ряды прямых жестких иероглифов двинулись на меня, как воины империи из клубов красной пьии, под мерный рев барабанов: