Любимая серая мышка

– Мы, пожалуй, пойдем, Капитолина Сергеевна, – выдавливаю ставшим внезапно писклявым до безобразия голосом. Будто и не своим вовсе. Толкаю подругу в бок и поднимаюсь сама. Наверняка будет лучше, если дальнейшие рассуждения о когнитивных нарушениях они продолжат без нас. А то чует мое сердце, завтрашний рабочий день точно станет для меня последним.

– Да-да, поздно уже, – поддакивает понимающая Лариса, и мы обе, как сговорившись, кидаемся в коридор, почти синхронно натягивая на себя куртки.

А из гостиной доносится грозный голос учительницы:

– Алексей, ты же не позволишь девушкам добираться домой самостоятельно? Это небезопасно! Удивительно, почему я должна говорить тебе такие очевидные вещи!

Предательница Лариса сливается, едва мы оказываемся на улице. Улыбается медовой улыбкой. Вот только не мне – Лавроненко.

– Алексей Андреевич, меня подвозить не надо: я живу на соседней улице. А вот Маше топать три квартала. Трамваи в это время уже плохо ходят, так что ваша помощь будет очень кстати, – и, чмокнув меня в щеку, подмигивает и направляется в сторону своего дома.

Хочется запустить ей что-нибудь вслед. Как она могла так меня подставить? Это же выглядит, как будто…

– Я тоже сама доберусь… Прогуляюсь перед сном, воздухом подышу, – начинаю лепетать, видя, что перспектива прокатиться со мной шефа нисколько не радует. Но он тут же прерывает меня.

– Садитесь в машину! – приказывает сухо и отрывисто и смотрит так сурово, что возражать дальше я не решаюсь.

Забираюсь в салон, жалея, что вообще повелась на Ларкину идею. Вот чувствовало мое сердце, что ничего хорошего из нее не выйдет! Не заявись мы к Капитолине Сергеевне со своими расспросами, не было бы сейчас этой неудобной ситуации.

– Мы действительно встречались раньше? – заводя машину, спрашивает Лавроненко. А смотрит не на меня – прямо перед собой, на дорогу. И хотя я понимаю, что во время движения невозможно общаться иначе, все равно напрягаюсь. Я ведь и так на нервах.

– Да, но вы не должны беспокоиться по этому поводу, – и, понимая, как двусмысленно могут звучать мои слова, тут же поясняю: – То есть я хочу сказать, что никаких провалов в памяти у вас нет. Дело совсем в другом.

– И в чем же? – его губы слегка подрагивают, и он все-таки поворачивает голову ко мне, тормозя на светофоре, и окидывает внимательным взглядом. А я не могу понять, что в этом взгляде. Любопытство? Усмешка?

– Вы и не должны помнить. Это ведь было давно. И я сильно изменилась с тех пор. Выросла.

– Правда? – он все-таки ухмыляется. Уголки губ ползут вверх, хотя мужчина изо всех сил старается сдержаться. И я отчетливо читаю в темных глазах: «И вовсе ты не выросла. Такая же маленькая и глупая».

Становится обидно почти до слез, но плакать нельзя. По крайней мере, не здесь и не при нем. Доберусь до дома, а там уже можно расслабиться и нареветься. Устраивать истерики перед шефом – совсем никуда не годится. И я кусаю губу, пытаясь привести себя в чувство.

А его взгляд неожиданно меняется. Становится строже и резче, темнеет, обретая цвет растекшейся за окном ночи. А воздух в салоне как будто густеет, прекращаясь в туго натянутую сеть. Тронь ее – и завибрирует, зазвенит пронзительным звоном.

– Светофор, – шевелю я губами, краем глаза замечая зеленый сигнал. И тихонько выдыхаю, только когда машина трогается, а мой суровый шеф снова смотрит на дорогу. И молчит все оставшееся время до моего дома.

Я веду себя, как мышка, надеясь, что сегодня ничего худшего уже произойти не может. Зря. Мои злоключения не закончились, наоборот, кажется, они только начинаются. Потому что, выходя из машины, я умудряюсь оступиться. Нога подворачивается, простреливая острой болью. Но даже не это самое страшное. Я начинаю падать, а открывший мне дверь Лавроненко, как настоящий джентльмен, не дает этому случиться. И я не приземляюсь на землю, а оказываюсь прижата к твердой мужской груди.

От волнения у меня перехватывает дыхание. Ведь представляла себе подобные сцены бессчетное количество раз. Фантазировала, выдумывала, как и что может произойти. И в любой из этих картинок, нарисованных моим сознанием, Лавроненко становился спасителем. Всегда вовремя приходил на помощь, протягивал руку, произносил нужные слова… Но только в моих мечтах это не было так страшно.

А сейчас… сейчас я жалею, что просто оступилась, а не провалилась сквозь землю. Слишком много неприятностей для одного дня! Ну, какой нормальный начальник станет терпеть секретаршу, которая не только не помогает, но нуждается в том, чтобы ее нянчили?

– Простите, – шепчу еле слышно, потому что подступившее смятение перекрывает горло тугим комком. Пытаюсь встать на ноги, но тут же ойкаю, морщась от боли. Она оказывается куда сильнее, чем вначале. И это пугает еще больше: как я теперь доберусь до квартиры?

А обращенное ко мне лицо Лавроненко напоминает грозовую тучу. «И зачем ты только свалилась на мою голову?» – читаю в черноте его глаз.