Любимая серая мышка

Снова вздыхаю и принимаюсь за уборку. Раз уж повезло настолько, что мне позволили здесь остаться, надо хотя бы в будущем избежать ошибок. И что там говорил Лавроненко про отчет о разнице между содой и сахаром?

Конечно, это шутка. Он наверняка не станет выслушивать ничего подобного, а сказал только для того, чтобы побудить меня быть внимательнее.

А если нет? Я снова вспоминаю грозный взгляд мужчины. Ведь приказы начальства надо выполнять, какими бы глупыми и нелепыми они ни казались. Да и признать свою ошибку лишний раз тоже не помешает.

Я решаю не дожидаться вечера. Стираю с пола кофейные лужицы, беру злополучную соду и оттираю до сияющей белизны и скрипа чашку. На всякий случай. И все-таки заглядываю в Интернет. Нет, не для того, чтобы найти разницу: об этом я и сама прекрасно могу рассказать. Но мне надо убедиться, что выпитый глоток или два не принесут моему шефу никакого вреда.

Информация, которой щедро делится со мной поисковик, заставляет улегшееся было беспокойство встрепенуться с новой силой. Я читаю про симптомы отравления содой: «тревожность, излишняя раздражительность, перепады настроения, слабость, головные боли, жар, головокружения, сильное чувство жажды, нарушение чувствительности в конечностях…» Перепады настроения и раздражительность уже точно наблюдаются, а если присоединятся другие симптомы, можно и до больницы не доехать.

И, не выдержав больше ни минуты, бросаюсь в кабинет.

– Алексей Андреевич… – произношу, чувствуя, каким непослушным и тяжелым внезапно стал язык. Особенно когда мужчина поднимает голову от бумаг, сумрачно уставившись на меня.

– Что вам нужно, Мария?

Мне кажется, или он действительно выглядит бледнее, чем раньше? И галстук зачем-то снял и положил на стол. Неужели все так плохо и ему тяжело дышать?

– Вы… хорошо себя чувствуете? – вопрос дается с трудом, я и сама едва держусь на ногах от волнения.

А шеф хмурится, рассматривая меня со смесью недоумения и недовольства. Но молчит, и тогда я тихонько уточняю:

– Голова не кружится? Слабости нет? Я прочитала, что такое бывает… при отравлениях… Я воды принесла, сейчас надо пить… побольше.

Его глаза расширяются, а рот как-то странно кривится, и я пугаюсь еще больше. Подлетаю к столу, опуская ладонь ему на лоб. И облегченно выдыхаю: жара нет. А в следующее мгновенье на моем запястье стальной хваткой смыкаются пальцы мужчины.

Лавроненко снова злится и, кажется, на этот раз еще сильнее, чем раньше. Хоть и пытается держать себя в руках. Но я все равно вижу почерневшие глаза с расширившимися зрачками и раздувающиеся от тяжелого дыхания ноздри. И что-то подсказывает мне, что дело вовсе не в последствиях отравления. Это я, кажется, довела шефа до такого состояния, что он всерьез размышляет, придушить меня прямо сейчас или немного погодя. Чем дальше в лес, как говорится… Но я-то ведь хотела, как лучше. Правда хотела! И испугалась за него по-настоящему!

– Алексей Андреевич, не сердитесь, пожалуйста! – мой голос почему-то звучит ужасно плаксиво. И глаза застилает туман, и я не сразу понимаю, что это слезы. А когда понимаю, прикусываю губу, пытаясь сдержаться. Я ведь не собиралась плакать. Это вышло как-то само, а теперь мой начальник наверняка подумает, что я таким образом пытаюсь его разжалобить. Женщины ведь всегда льют слезы, когда хотят чего-то добиться. Конечно, я знала про этот трюк, но у меня и в мыслях не было его использовать. Вот только поверит ли мне Лавроненко? – Я просто очень испугалась. Прочитала, что может быть от переизбытка соды, и…

Я проглатываю остаток фразы, а выражение лица мужчины неожиданно меняется. На место гнева приходит ехидная и немного снисходительная улыбка.

– И бросились меня спасать? Я польщен, Мария, но надеюсь, в следующий раз вы просто будете внимательнее. А сейчас успокойтесь, никакого переизбытка у меня нет. Я и выпить-то толком ничего не успел. Вы сотворили редкостную гадость, такое не очень-то проглотишь.

– Простите, – снова лепечу я, чувствуя, что заливаюсь краской. Мне действительно стыдно за этот инцидент. И еще безумно жаль, потому что я вспоминаю слова Капитолины Сергеевны. Она очень любит повторять, что не будет другой возможности произвести хорошее первое впечатление. Я упустила свой шанс! И хотя меня не уволили, теперь Лавроненко будет думать обо мне не как о незаменимой сотруднице, а как о рассеянной и невнимательной девице, не способной отличить соду от сахара.

– Идите уже работать, Мария, – вздыхает шеф, и я только теперь понимаю, что рука мужчины по-прежнему стискивает мою. И он тоже замечает это, разжимает пальцы, и тут же опять хмурится, рассматривая отчетливо проступившие на коже отпечатки.

С его губ срывается что-то невнятное, но очень напоминающее ругательство. Он разглядывает мою руку, а потом поднимает мрачный взгляд уже на меня.

– Я не должен был так… Вообще никак! Простите!