Любимая улица

— Нет, спасибо, с детства люблю на верхней.

Старик еще долго вздыхает и бормочет что-то. Майор лег лицом к стенке и — то ли притворился, то ли в самом деле уснул. А Саша и не пытается спать, все равно не уснуть. Смотрит в непроглядную тьму за окном и думает: «Почти год разлуки… Мало это или много?»

— Вы спите? — шепчет Люся. — Я вот что хочу спросить. Почему такое… почему такое… ухаживает один за мной… И лицом хороший, и характером тихий… А не люблю я его… Вот как получается.

Горит только синяя лампа. У Люси худенькое голубое личико. Она, как и Саша, оперлась лицом на ладони и смотрит в темноту за вагонным окном…

Почему такое, почему… Всех что-то мучает, большое ли, малое… Все спрашивают, думают, маются.

Утренний холодок, высокое, еще бледное небо. Людей много, и кто-то кидается к вагону с цветами, на весь перрон звенит счастливый женский голос: «Я здесь! Я здесь!» Но Саше кажется, что платформа пуста. Зачем она не дала знать о своем приезде? Вот сейчас она уже увидела бы их. Они были бы вместе. Скорее, скорее, метро, троллейбус, еще минута, еще… Саша стоит у своих дверей. «Поливановым — два звонка». Где же ключ, он только что был здесь… Черт с ним! Забывая, что час ранний, она нажимает кнопку: два звонка, и еще два, и опять два!

— Мама, мама, мама! Я прямо не верю, что это ты. Но почему, почему же ты не дала телеграмму? Мы бы тебя встретили! Я так люблю встречать! И Анюта не ушла бы в поход! Не огорчайся, не огорчайся, она непременно вернется сегодня, потому что сегодня выпускной бал у Жени, а она ушла в поход с Жениным классом. А потом сегодня бал и в нашей школе, и Анюте поручили говорить речь. Мама, мама, и папа тоже сегодня вернется, самое позднее завтра, он в Ярославле. Вчера вечером звонил и спрашивал, нет ли от тебя писем. Давай пойдем вместе умоемся! И потом вместе позавтракаем! И все время будем вместе!

Они вместе умываются, вместе завтракают. В квартире пусто, тихо: все на даче. В Сашиной комнате появились новые книжные полки, и новое кресло глубокое, покойное. В комнате у девочек все по-прежнему, но Саше кажется, будто что-то изменилось. Нет, просто она отвыкла. Анисья Матвеевна смотрит на Сашу острым, испытующим взглядом, но голос ее звучит буднично, когда она говорит:

— А мы тебя ждем, не знаем, что делать, то ли Катерину в лагерь, то ли правда дачу снимать.

— Я не люблю отдыхать коллективно, — говорит Катя, — и вообще я от мамы никуда не уеду. Мы поедем куда-нибудь вместе. Или вместе пойдем в поход. Или укатим к Леше. Мама! Но ты же не знаешь самой главной новости! У Леши родился сын Андрей! Вот телеграмма!

Наверно, такая же телеграмма полетела в Ручьевку. А Саши там уже нет… Андрей, сын Андрей… Она встает из-за стола, идет к телефону.

— Можно Дмитрия Ивановича? В больнице? Жаль… А Федя в городе?

Но трубку уже положили: частые короткие гудки.

Она стоит глубоко задумавшись, не отнимая руки от телефонной трубки. Катя тихо подходит к ней, заглядывает в глаза.

— Федя на даче. В Раздорах. Мама, а ты знаешь, что я вместе с Андреем Николаевичем встречала доктора Королева? Знаешь, я все держала Федю за руку. Он смирно так стоял и все прижимался ко мне. Дмитрий Иванович вышел из вагона без чемодана. Андрей Николаевич спрашивает: «А где вещи?» А Дмитрий Иванович говорит: «Нет, не разбогател я там». Они не обнялись, не поцеловались, я даже удивилась, только руки пожали. Я толкаю Федю, а он стоит. Дмитрий Иванович подошел к нему и так осторожно его поднял. И мы все стоим и молчим. Потом Андрей Николаевич говорит: «Это Сашина дочка». Тогда он посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: «Здравствуй, Катя!» Мама, правда ведь, теперь про все можно говорить, и про то, что было с доктором Королевым, тоже?

До чего же ей хочется жить открыто, без оглядки! Саша слушает ее и все видит: и вагон, и платформу, и смирно стоящего испуганного Федю, и улыбку, с которой Дмитрий Иванович сказал: «Здравствуй, Катя!»

— Мама, — слышит она Катин голос, — а Федя по тебе очень скучает. А ты тоже скучаешь?

— Ладно, скучаешь не скучаешь, расскажи-ка лучше матери, какие у тебя отметки, — говорит Анисья Матвеевна.

— Отметки как отметки. По пению — «пять», и по математике — «пять». А остальное — неважно. Зато у Анюты — похвальная грамота. Одни пятерки, даже в глаза рябит.

— А от тебя в ушах звенит, такая грубиянка стала. Только и знаешь учителям грубить.

— Тетя Анися, ты об этом завтра расскажешь, ведь сегодня у мамы день рождения! Зато Анюте поручили говорить прощальную речь десятиклассницам.

— Ты на Анюту не кивай. Ты лучше расскажи матери, как ты двадцатку загубила на крашеного голубя.

— Ну, чего вспомнила! Мама, мы, наверно, в будущем году будем учиться с мальчишками. И мы бегали смотреть на мальчишек из Пашкиной школы.

— И как? Нравятся?

— Ну что ты! Самые ерундовые, честное слово!

Саша смеется. Вот она и дома!

А потом прозвенели два звонка, и в комнату ввалилась Анюта с огромным рюкзаком на спине.

— Мама!

— Анюта!

Анюта… Вот кто изменился. И не то чтобы выросла. И не то чтобы похудела или похорошела. Просто — новая девочка…