Любимая улица

А она? Куда она идет? И вдруг Саша видит, что она у дверей Королева. Лукавя сама с собой, она притворяется, что не знает, постучит ли в дверь. Однако торопится, все ускоряет, ускоряет шаг. Этот человек заметил первую тень на ее лице. Он первый догадался, что у нее горе. Она придет, сядет, ничего не скажет. Она посидит с Федей, напьется чаю, она знает: здесь ей обрадуются и ни о чем не станут спрашивать.

Сдерживая дыхание, Саша нажимает на кнопку звонка, Ей открывает военный.

— Вы к кому, гражданка? — очень вежливо спрашивает он.

— К доктору Королеву… К Дмитрию Ивановичу…

— Пройдемте.

«Опять гости?» — думает Саша.

Военный провожает ее до самой комнаты Королева, больше того распахивает перед ней дверь. Королев стоит около дивана, рядом с ним еще один военный.

— Здравствуйте, сестра! Что-нибудь случилось в больнице? — сухо, отрывисто спрашивает Королев.

— Нет, я просто так! — удивившись этим словам, отвечает Саша.

И вдруг она видит Репина. Он стоит у окна и смотрит какими-то не своими, отчаянными глазами. И в них: «Что ты сделала? Зачем ты пришла?»

— Присядьте, гражданка, — говорит военный и придвигает к ней стул. И лишь тогда она все понимает.

Саша смотрит на Дмитрия Ивановича, она ищет его взгляда, но он смотрит вниз… «Я с вами незнаком, — словно говорит доктор. — Вы тут люди случайные, вы за меня не в ответе и никогда в ответе не будете…» Потом его уводят, начинается обыск. Обыск длится долго. Саша с ужасом смотрит на часы. Наконец она говорит:

— Разрешите, я позвоню домой, там дети.

— Дети спят, — отвечает военный.

— Я должна предупредить няню… мужа…

— Ничего, люди взрослые. Подождут.

— Нянька, — сказал Митя, расталкивая Анисью Матвеевну, — Саша не сказала, куда пошла?

— А час-то который? — спросила Анисья Матвеевна, просыпаясь.

— Третий час ночи!

— Да будет тебе! — Старуха села на кровати и перекрестилась. — Господи, довел, довел. Загубил. Терпела, да не стало мочи терпеть.

— Не болтай! Молчи! — страшным шепотом закричал Митя, наклонившись к знакомому с детства лицу, и, схватив Анисью Матвеевну за худые плечи, повторил:

— Вспомни лучше, когда она вернулась с работы? Когда ушла? Попрощалась или нет? Может, ее вызвали на ночное дежурство?

— Батюшки светы! Не вызывали ее. Дома была. Тут приходила одна… С работы твоей… Дула ей в уши…

В темной комнате зашлепали босые ноги. Аня в темноте шарит по стене, отыскивая выключатель. У нее дробно стучат зубы, и, не найдя кнопки, которая у нее под рукой, Аня начинает одеваться в темноте.

— Куда ты?

— Искать маму.

— Не смей! На дворе ночь! Я сам! Я сейчас вернусь!

— Нет! — слышится короткий ответ.

Тогда он кое-как натягивает пальто, срывает с вешалки кепку и, не вспомнив про перчатки, бежит по лестнице следом за девочкой.

— Аня, погоди! — кричит он.

Но она не слышит. Она бежит по улице не разбирая дороги, не оглядываясь и не отзываясь, как будто она знать его не знает. А он идет рядом, не решаясь сказать ей ни слова, и видит только сверху сползший на затылок платочек и светлые косы.

«Что я наделал? — думает он. — Где она? Что с ней? Что с нами будет?»

Он хочет остановить Аню, подойти к автомату, позвонить Саше на работу, он хочет понять, опомниться, что-то предпринять, но Аню не остановишь. Он испуган этим оголтелым бегом, руку его она отталкивает и не хочет откликнуться на его призыв: «Аня! Анюта!»

Аня бежит не оглядываясь… И вдруг, когда, казалось, нет больше сил терпеть, нет сил бежать — из-за угла показались трое: Саша, какой-то малыш и Репин. Они шли неторопливо, устало, держа малыша с обеих сторон за руки. Мальчик спотыкался.

— Саша!

— Мама!

Оба эти крика слились. И тут Митя впервые почувствовал, что его руки обжег ночной осенний холод.

— Мама, это правда, что Федин папа болен?

— Нет, не правда.

— А что же?

— Его арестовали, Анюта.

— Мама! Он сделал плохое?

— Нет. Он ничего плохого сделать не мог.

— Мама, — сказала Анюта, и в голосе ее звучало отчаяние, — ведь у нас это не может быть, чтоб невиноватого, у нас так не бывает! Значит, он…

— Скажи… ты поверила бы, что я сделала плохое?

— Нет!

— Ну вот. А я верю ему. Как себе. Понимаешь? Я работала с ним. Я видела, как он с больными, как он с людьми. Я очень дружила с ним. Он ни в чем не виноват.

— Как же тогда?

— Я думаю, это выяснится.

Молча, крепко сжав губы, Анюта ходит из угла в угол, На Катиной кровати спит Федя. Аня останавливается над ним и долго, пристально смотрит на бледное личико.

Анисья Матвеевна с сердцем дергает клубок, закатившийся под диван, и, звеня спицами, произносит громко:

— Больно свободно с девчонкой разговариваешь. Мала она еще такие вещи знать. Сказала бы — в командировку уехал, и дело с концом. А то начнет болтать подружкам…

— Не начну, — отвечает Аня, не оборачиваясь. — Тише! Катя идет!

Катя входит умытая, с полотенцем через плечо.

— Я рада, что этот Федя у нас поживет!

А Саша мысленно повторяет минувшую ночь.

— Сестра, — оказал Королев, оборачиваясь к ней напоследок уже в дверях, — особое внимание обратите на Добровольского. Я боюсь осложнения.

Потом, взглянув на Репина, произнес одними губами:

— Федя…