Любимая женщина Кэссиди; Медвежатник; Ночной патруль

Кэссиди зашагал вниз по Док–стрит по направлению к Ланди. Он знал, что торопится, и не мог понять, почему не ускоряет шаг, полностью сознавая, что идет медленно, почти осторожно. А потом остро почувствовал темноту на улице. И тишина на улице была плотной, он ощущал ее почти физически у себя за спиной. Это чувство росло, постепенно превращаясь в смутное предвидение приближающейся опасности.

Он не имел представления, что и почему должно случиться. Но нисколько не меньше, чем в том, что стоит обеими ногами на земле, был уверен, что за ним идут и вот–вот набросятся.

Придя к этому убеждению, он сразу стал поворачивать голову, чтобы посмотреть назад. И тут на него напали. Он почувствовал оглушительный удар чего–то очень твердого по плечу, сообразив, что метили ему в голову и промахнулись на несколько дюймов. Споткнулся, обернулся, увидел троих.

Троих громадных портовых мужиков с бычьими шеями. Один очень высокий, абсолютно лысый, с гигантскими руками. Другой формами смахивал на гранитную глыбу, а физиономией с расплюснутым носом и перекрученными ушами – на мопса. Третий, очень низенький, очень широкий, держал длинный отрезок свинцовой трубы. Кэссиди знал только, что перед ним трое, которым кто–то заплатил, чтобы они его отделали.

Свинцовая труба снова свистнула над головой, и Кэссиди шарахнулся в сторону. Он думал не о свинцовой трубе, а о своей одежде на дне Делавэра, о грязной шутке, которую с ним сыграли, о том факте, что несколько минут назад ему хотелось поразмять кулаки. Увидев еще один взмах свинцовой трубы, он не стал уклоняться, взмахнул рукой, схватил, удержал, дернул, вырвал ее у маленького широкого мужчины и начал размахивать тяжелой трубой в воздухе.

Двое мужчин повыше надвигались с обеих сторон, но он не обращал на них внимания, шел на коренастого недомерка, нанося трубой рубящие удары, целя ему по ребрам. Другие приблизились, бросились, и лысый нанес Кэссиди сокрушительный удар в голову сбоку. Пошатнувшись назад, он выронил свинцовую трубу, а полная луна раздробилась в его глазах на множество лун разных цветов. Он сказал себе, что все не так плохо, что он еще не совсем готов отключиться. И как–то умудрился устоять на ногах.

Ухмыльнулся двум подходившим мужчинам, а когда они прибавили шаг, налетел на них. Левая рука, действуя словно поршень, заехала лысому в глаз. А потом еще раз. Он пытался поскорее расправиться с лысым, ибо главной проблемой оставался другой, мужчина с расплющенным носом и перекрученными ушами. Это был профессионал, выходивший на ринг, и не однажды, о чем свидетельствовало изуродованное лицо. Но он еще мог и умел работать. Он еще мог бить.

Лысый пробовал уворачиваться от ударов Кэссиди, который описывал круг, видя зловещее приближение мужчины с расплющенным носом. Кэссиди сделал финт правой, добавил левой, потом подошел совсем близко для сокрушительного удара правой, сильного и окончательного, в челюсть прямо под ухом. Лысый медленно поднял руки, растопырил пальцы и упал без сознания.

В этот самый момент мужчина с расплющенным носом нанес хук левой, пришедшийся прямо под сердце, и Кэссиди рухнул. Мужчина усмехнулся, вежливо предложил ему встать. Кэссиди начал вставать, мужчина наклонился, подхватил его под мышки, помог, а потом снова сбил с ног хуком правой в голову.

Поднялся коротенький крепыш, подобрал свинцовую трубу. Держась другой рукой за переломанные, огнем горевшие ребра, подошел и сказал:

– Ну, давай я его прикончу.

– Нет, – ответил здоровяк с лицом мопса, – он мой.

– Ты с ним просто играешь, – упрекнул коренастый.

– Играю? – Мопс наклонился, чтобы поднять Кэссиди с земли. – Я бы так не сказал. – Он держал Кэссиди в вертикальном положении и даже не смотрел на него. – По–моему, я работаю честно.

Это было слишком неосторожно. Мопс был чересчур самонадеянным. Кэссиди снизу вверх нанес ему целенаправленный удар правой ниже пояса. Рот мопса широко открылся, из него вырвался вопль.

– Ох нет! – визжал мопс, отступая и зажимая ушибленное место руками. – Ох нет, Иисусе!

Потом сел в сточную канаву, вопя, всхлипывая и сообщая, что он умирает. Коротышка опасливо шагнул к Кэссиди, но, увидев, что тот окончательно пришел в себя и готов им заняться, решил не рисковать. Бросил свинцовую трубу, попятился и бросился бежать.

Визг мопса в канаве прекратился. Всхлипывания постепенно утихли. Кэссиди подошел к нему и спросил:

– Кто тебе заплатил?

– Не могу говорить. Очень больно, – простонал тот.

– Просто скажи его имя.

– Не могу.

– Слушай, Джон…

– Ой, оставь меня в покое, – всхлипнул мужчина.

– Ты скажешь, Джон. Скажешь мне его имя, или мы повидаемся с полицией.

– С полицией? – Мужчина забыл всхлипнуть. – Эй, слушай, дай мне передышку.

– Ладно. Просто скажи его имя.

Мопс отнял от паха руки. Глубоко вздохнул, голова его запрокинулась, и он сказал:

– Его зовут Хейни. Хейни Кенрик.

Кэссиди пошел прочь, быстро шагая по Док–стрит к «Заведению Ланди».

Войдя, увидел Полин, Спана, Шили за их столиком в дальнем углу. Пробравшись к столику, заметил, что они уставились на его лицо. Вытер с губ кровь и уселся.