Любимчик Эпохи

— Ну что? — Родион сидел на постели у Илюши и, как мама, убирал его льняные волосы со лба. — Готов?

— А ты готов? — слабо спросил Илья.

— Три дня назад оперировали мужика с такой же патологией. Сделали соответствующие выводы, учли ошибки. Сегодня все будет хорошо, клянусь.

— Родь, а смерть похожа на восточную девушку с огромными глазами? — Илья попытался приподняться на локте.

— Понятия не имею. А что?

— Ну разве ты не видел ее в лицо? У тебя под скальпелем умирают люди.

— Смерть, Илья, это остановка сердца, дыхания, полное прекращение циркуляции крови. Она не имеет облика, сколько бы человечество ни рассуждало на эту тему.

— А мою смерть зовут Зара. И она целует меня ледяными губами каждую ночь.

— Чо за хрень. Зара лежит в соседней палате. И она еще жива. Ну, условно жива. Просто ты услышал из коридора разговоры о ней, и тебе приснилось черт-те что. С твоей чувствительностью это неудивительно.

— А что с мужиком, которого ты оперировал?

— Он умер.

— Бедняга…

— Ты знаешь, как выяснилось, не бедняга. У него какая-то квартирка осталась. Так сразу нашлись коллеги по работе, прибежали в клинику за справкой, начали утверждать, что он древних кровей, что они похоронят его в центре города… И вообще у них блат в кладбищенском бизнесе… Предлагали мне сделку в обмен на бумагу, что на момент поступления в больницу родственников у него не было.

— Ты согласился? Хочу быть похороненным внутри Садового кольца.

— Договорились, когда ты очнешься после операции, я первым делом дам тебе их телефоны. А сейчас за тобой придут медбратья и повезут ко мне в оперблок.

Илюша прикрыл глаза и вновь увидел женское лицо нереальной красоты. Огромные ресницы, крупный с горбинкой нос, холодная кожа с пульсирующим червяком височной вены. Оно наклонилось и припало к его губам.

— Зара? — спросил Илюша.

— Наконец ты запомнил, как меня зовут, — улыбнулась она.

— Чего ты от меня хочешь?

— Того же, что и все женщины на земле.

— Обещаю, если я выживу, мы займемся с тобой африканским сексом.

— Не займемся…

— Мне конец?

— Нет, — она очертила тонким пальцем контуры его шеи и плеча, — это мне — конец.

Глава 24. Фаина

— Блестящая была операция на сердце Шалушика! — причмокнула Эпоха. — Уложились в девять минут пятьдесят секунд, помнишь?

— Помню ли я? Шутишь? Да это была операция всей моей жизни!

Я выключил из зоны видимого всех обитателей внеземной толпы и остался с Эпохой наедине. Сквозь мой игнор в плоскость общения со старухой пробивался надоедливый Саня.

— Совсем охренели, хирурги. Мало того что использовали меня как подопытного кролика, так хоть бы зашили, так и лежал в гробу с разрезанной грудью, прикрытый тряпкой, — пробубнил он.

— Паша прихватил тебя крест-накрест, не ври, — отрезал я. — Какой смысл возиться с трупами, живых нужно было шить.

— Эх, Саня! — задиристая Эпоха подливала масла в огонь. — Главное, Илюшу спасли!

— Ненавижу вашего Илюшу, — зудел осветитель, — что вы так трясетесь над ним? Уже сами все подохли, а он вон, живехонький. Зара, красавица, убивалась… Кстати, что с ней? — обратился он к Эпохе.

— Зара? Которая не дождалась донорского сердца? — Я оторопел. — Как она связана с моим братом?

— Зарка? — переспросила Эпоха. — Так она захоронена в своем селе, под Грозным. Отец увез ее из больницы личным самолетом. Помнишь, Старшуля, нахаркал еще тебе в лицо, когда она умерла.

— Лучше бы не помнить…

Я мысленно вернулся в день Зариной смерти. Багровый отец, мешая русские слова с чеченскими, вцепился в мой халат и плюнул в рожу. Слюна попала на подбородок — он был ниже меня ростом — и противно шмякнулась на грудь. «Я не Господь Бог, — пытался оправдаться я. — Сердца не нашлось. Ваша дочь была обречена». Он кричал, что озолотил меня, я говорил, что верну ему деньги. Он орал: «Верни дочь, урод!» Я что-то лепетал в ответ. Помню, когда только ее привезли, отец серьезно спросил:

— А среди живых есть человек с такими же показателями крови?

— Вы что, готовы его убить? — пошутил я.

— Готов, — он не улыбнулся.

У меня пробежали мурашки по шее. Отец был бородатым, коренастым мужиком со сбитыми костяшками на кулаках. На указательном пальце правой руки желтым пятном выделялась старая мозоль. «Стрелок, — подумал я, — наверняка в прошлом боевик».