Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Он пришел. Больше никто, кроме этого рассвета. Снежная буря была такая, что невозможно было представить, что кто-то из пехотинцев сможет дойти до нас. Пройдет день, два. Когда степной бред прекратится, казаки отрежут путь.

Вдруг в одиннадцать часов утра какие-то сани круто развернулись перед дверью, подняв снежный столп до самой крыши хаты. Это был один валлонский унтер-офицер, мой старый знакомый садовник из Брюсселя. Он пробился сквозь буран, до смерти исхлестав четверку лошадей. Один конь сдох сразу, как очутился около двора.

Мы поправили постромки, всю сбрую, упряжь. Русские, несмотря на пронизывающий снежный ветер, собрались у порога. Их глаза метали молнии. Но красивая молодая украинка из-за спины этих недобрых мужиков, покраснев, послала нам очаровательный поцелуй, который стоил с десяток подобных наших приключений.

Через час мы добрались до части, по-прежнему блокированной на вершине плато. Как только кто-нибудь отваживался пойти по этому голому гребню, ураган бросал его в снег. Все набились вместе с лошадьми в сарай, все вместе были закоченевшие от холода. Но делать было нечего, надо было ждать. Степь была сильнее нас.

Мы подождали. На следующий день утром ветер спал. Мы выставили патрули на дороге, поверх которой лежал метр снега.

Тем не менее оставаться было нельзя. Наша колонна подготовилась к выступлению, как вдруг на горизонте появились серые точки.

Через полчаса мы встретили необычный кортеж: наш командир, идя нам навстречу, гнал впереди себя сто восемьдесят русских, лопатами расчищавших проход в океане снега. В результате мы смогли преодолеть двадцать километров, штыками сбивая лед, постоянно нараставший на нашей обуви. К вечеру мы добрались до населенного пункта Экономическое.

Там у нас почти не было остановки: в полночь стало известно о возможной атаке трех сотен казаков. Мы должны были занять боевую позицию в снегу у подножия одной красивой мельницы, простиравшей свои большие черные руки в свете луны. Бело-голубая степь искрилась всеми своими кристаллами. Ночь была освещена миллионами звезд, которые образовывали через небо нежные, дрожащие, переливающиеся словно драгоценный мех сполохи. Это было так красиво, что мы забывали про холод, пронизывавший наши тела своими иголками.

В полночь, преодолев четыре лье, мы вошли в Гришино. В течение многих дней город подвергался такой бомбежке, какую русские еще никогда до сих пор не проводили. Все окна были искрошены. Казаки и сибиряки были уже у ворот города. Если бы они захватили его, то один из самых крупных шоссейных и железнодорожных узлов Донбасса был бы потерян.

Мы должны были быть готовыми выполнить свой долг. Нас расположили в здании школы, в котором целым осталось только одно оконное стекло. У нас было всего по два легких одеяла. Термометр показывал сорок градусов ниже нуля.

Невозможно себе представить, что такое отдых в такой холод в совершенно открытом здании. Мы не смогли уснуть ни на секунду. Невозможно было даже сидеть.

Впрочем, нам почти не оставили времени, чтобы рассуждать о наших несчастьях. В час ночи нас построили поротно: мы начинали контратаку.

Роза Люксембург

Зима 1941—1942 годов была самая страшная, какую русские знали за сто пятьдесят лет.

Какое-то число немецких частей, дислоцированных на относительно спокойных участках, приспособились как могли к этим ужасным холодам и к нехватке мехового обмундирования. Другие части выдерживали сильные удары противника, противодействуя его прорывам. Они пережили необыкновенные приключения, странствия по степи, часто неделями контратакуя врага, сопротивляясь ему своими маленькими боевыми островками.

Донецкий участок фронта был одним из наиболее беспокойных. Советы бросили туда отборные войска, совершившие глубокий прорыв, остановленный ценой неслыханных усилий и жертв.

Но в самом Донецке была еще значительная советская группировка. Она была рассеяна только к концу мая 1942 года во время битвы за Харьков.

Начало февраля 1942 года было пиком трагедии. Русские развернули свои войска вплоть до нескольких километров от Днепра. Была предпринята яростная контратака немцев. Она действительно была яростной.

Верховное командование бросило войска в атаку всеми средствами, которыми оно располагало, а этих средств было немного.

Таким вот образом, 3 февраля мы пошли в бой в нескольких вагонах, которые тащил локомотив-снегоочиститель. Снег был такой глубины, что он замедлил бы наше продвижение пешим ходом. Думая, что путь не был разрушен, мы бросились на противника в вагонах для перевозки скота!

* * *

В качестве пайка мы получили круглую буханку хлеба, кое-как привязав ее к вещмешку или на грудь. Мы должны были нести на спине все свои пожитки, оружие и много личного имущества. Лошади и повозки не могли нас сопровождать, походные кухни тоже. Ничего, кроме того, что можно было нести с собой. Это составляло для пулеметчика, каким был я, более сорока килограммов веса, из них тридцать составляло оружие и коробки с боеприпасами.