Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Приходилось ждать сумерек, чтобы оттащить по снегу раненых и десятки парней с обмороженными ступнями цвета стеариновых свечей. Башмаки, разорванные и разбитые маршами по грязи, совсем больше не защищали ноги: дырявые со всех сторон, пропускавшие воду, они стали как ледяные глыбы. Этих несчастных мы спускали в долину. На рассвете их клали на повозки, на место закоченевших мертвых, которых складывали на снег у дороги или возле колес. Они смотрели на нас остекленевшими глазами. Они обросли жесткими, как железные щетки, бородами. Они стонали или возмущались, негодовали. Что делать? Что отвечать? Развязка была впереди. Они это знали так же хорошо, как и мы, и в конце концов свертывались калачиком и умолкали.

В среду днем стало очевидным, что танки, вышедшие с юго-запада в нашем направлении, не дойдут больше до нас или дойдут до нас мертвых. Они не продвигались больше в течение двух дней. Почему? Мы этого не знали.

Прорыв советских боевых порядков был намечен на субботу, 12 февраля.

Потом на воскресенье.

Потом на понедельник.

Прошло пять дней.

Теперь каждый видел, что эти усилия были недостаточны или напрасны. Пылкие телеграммы были всего лишь литературой. Танков не было.

Окруженные части держались, пока была надежда. Теперь все должно было рухнуть. Кончились последние патроны. С воскресенья у каптенармусов не было никакой еды. Раненые — обескровленные и замерзающие — умирали сотнями. Мы задыхались в тисках неприятеля.

На севере прибывшие из Корсуня силы большевиков отрезали наше отступление и 16 февраля находились в трех километрах от Шендеровки.

В Новой Буде наше сопротивление было лишь агонией. В узкой долине смятые немецкие дивизии были подвергнуты лавинному обстрелу снарядами и ракетами катюш, все более и более яростному.

Еще день, максимум два — и последние очаги сопротивления будут раздавлены. Армия на пределе голода и холода сдастся или будет уничтожена.

В войсках ходили еще оптимистические слухи, которые вбрасывались из милосердия, чтобы поддержать надежду. Но командиры чувствовали полную душевную опустошенность перед лицом трагедии. Надо было принять решение, немедленное решение.

Меня вызвал генерал Гилле. Присутствовали все высшие офицеры сектора Шендеровки. Долгих речей не было:

— Только одно отчаянное усилие может нас спасти. Ждать бесполезно. Завтра утром в пять часов пятьдесят тысяч человек бросятся через все заслоны на юго-запад. Надо прорваться или погибнуть. Другого выхода больше нет. Сегодня в двадцать три часа войска начнут выдвигаться.

Оба армейских генерала и генерал Гилле намеренно тщательно обошли вопрос о том, как реально выглядела ситуация. По их замыслу, надо было лишь преодолеть зону в пять с половиной километров, чтобы соединиться с освободительной армией, шедшей на подмогу.

— Они, — говорили они, — со вчерашнего дня продвинулись вперед. Завтра они продвинутся еще. Бросая пятьдесят тысяч человек сразу, мы могли бы опрокинуть неприятеля.

Каждый из нас, командир или солдат, был на пределе нервов. Надежда горячей волной всколыхнула нас. Мы вернулись в части, чтобы отдать приказы войскам и передать бойцам святой боевой огонь.

* * *

Приказы, отданные штурмовой бригаде «Валлония», не были легкими для выполнения: мы должны были остаться в арьергарде наверху от Новой Буды до самой крайности, до самого последнего момента.

В одиннадцать часов вечера я отправил на дорогу к юго-западу всех легко раненных, способных еще передвигаться.

В час ночи валлонские пехотинцы должны были начать операцию отхода по линии восток-запад, но до четырех часов утра мы должны были твердо держать позиции под Новой Будой.

В этот час десятки тысяч собранных в долине солдат должны были подойти на три километра к юго-западу от Шендеровки. Тогда только наш арьергард смог бы отойти, обманув врага сильным огнем на последних минутах.

Бригада «Валлония» перегруппируется на марше и пройдет во главе колонны, вливаясь на этот раз в авангард частей прорыва.

* * *

В положении, в котором мы находились, лучше было делать все что угодно, только бы не застаиваться. Армия знала, что топтание на месте означало гибель. Люди не могли больше ждать от голода, терзавшего желудок, усталости, что валила с ног, с помутненным тревогой разумом.

Известие, что на рассвете следующего дня вся армия двинется на прорыв, как электрическая искра пробежала в частях. Самые ослабленные почувствовали прилив жизненных сил. Изможденные, доведенные почти до слез, мы все заболели этим воодушевлением. Шатаясь, с пустыми глазами, мы повторяли одни и те же слова:

— Идем на прорыв! 

Последняя ночь

Так или иначе, эпопея под Черкассами подходила к завершению. Как только сумерки спустились в долину, немецкие колонны двинулись к юго-западу. Им предстояло пересечь Шендеровку, а затем мост.

За этим мостом пролегла степь до двух деревень, расположенных на юге и западе на расстоянии приблизительно в три километра. Эти две деревни только что были заняты после яростного боя.