Любимец моих дьяволов

— Фигуру берегла. — Вздыхаю. — Помнишь я работала моделью… И осекаюсь, ведь сразу вспоминаю самый позорный факт своей биографии. Когда гвоздь Мотыльку в туфель подкинула. В глубине души потом долго мучилась угрызениями совести. Даже презирала себя. И то что Якоб пощечину дал, считала заслуженным. Хотя тогда вела себя как бешеная малолетка… Решила отомстить, Артуру о связи Якоба и Василины рассказала. Подвергла жизнь любимого человека опасности. Артур мог убить Якоба. Когда я это поняла… наверное в тот момент я осознала, что мечтаю о несбыточном. Такие поступки не прощаются. С тех пор Якоб смотрел на меня как на грязь под ногами. А сейчас мы гуляем, едим мороженое, целуемся взасос прямо перед посторонними людьми, прохожие смотрят на нас, кто с восхищением, кто осуждающе… Но как? Как Якоб может быть таким милым со мной? Это новая тактика? Ведь я не могу поверить что он изменил свое мнение обо мне.

Но Якоб ничего не сказал о прошлом, о нашей встрече в модельном агентстве.

— Мне кажется тебе не стоит беспокоиться о фигуре, — лишь хитро улыбнулся он. А у меня во рту пересохло от этой улыбки.

Мы остановились в тени огромной липы, аромат едва распускающейся листвы пьянил, рядом восхитительно пахла белая сирень. Мы стояли возле птичьего питомника, так что воздух был наполнен щебетанием.

— У тебя шоколад на губах, — хрипло произносит Якоб.

Облизываю губы, и его взгляд еще больше темнеет.

— Все?

— Нет. Вот тут. — Касается большим пальцем моей верхней губы, проводит им, чуть нажимает и мои губы поневоле раскрываются, все тело пронзает жар. Мне хочется вобрать в рот его палец, прикусить…

Мучительно краснею и опускаю глаза. Якоб убирает руку, засовывая ее в карман джинсов.

— Ты удивительно мило смущаешься. — тихо произносит он. — Хочу, чтобы рассказала мне все… в подробностях.

— О чем ты?

— Хочу понять, как женщина, побывавшая замужем, умудрилась остаться девственницей. И до сих пор ведет себя как невинная девочка.

Напрягаюсь. Он думает, я играю? Впрочем, он имеет на это право. Я действительно слишком много играла в своей жизни.

— Мне неловко говорить об этом на улице… Может быть оставим этот разговор до дома?

— Детка, ты правда думаешь, что дома мы будем разговаривать?

Это простой вопрос, и тон самый обыденный, а на меня точно жаром из печи дыхнуло. Снова щеки горят.

А вот Якоб выглядит, несмотря на свои слова, безмятежным. Если он и борется с нахлынувшим желанием, как я в данную минуту, то виду не подает. А у меня трусики влажные, и соски ноют. Хочется приблизиться и потереться о него. Это безумие и мне стыдно за такую реакцию. При том что Якоб желает говорить на темы, совершенно возбуждению не способствующие.

— Что ты хочешь знать? — спрашиваю хрипло.

— Все по порядку. С того момента как ушел от тебя в день похорон… Мне интересно все. Как ты себя чувствовала… — Якоб осекается. Его голос настолько неузнаваем, словно ему трудно выдавливать из себя каждое слово. — Как реагировал Герман. Хотя это я и без того знаю. Искал меня, грохнуть хотел. — Горькая усмешка. — И был прав.

Я рассказала многое. Это, наверное, звучало как исповедь, взахлеб и с длинными паузами, с выступающими на глазах слезами. О Марине, об отце, о его странном желании восстановить мою девственность. Вот только про Илью и его извращенные наклонности не смогла рассказать. Мне было дико стыдно и страшно, как отреагирует Якоб. Я чувствовала себя грязной от одного того, что находилась рядом с таким как Илья.

Да и говорят же, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Я рассказала лишь о его смерти и трагической гибели Майло. Говорить о собаке было самым тяжелым, я расплакалась. Якоб утешал меня, сжимал в объятиях и уверял что я не виновата.

Пообедав в небольшом ресторанчике, едем домой. Начинаем страстно ласкать друг друга уже в прихожей. Хотя началось все еще в такси. Какой-то безумный эксгибиционизм напал на нас. Рука Якоба скользнула мне под юбку, отодвинула край трусиков. Я покрылась румянцем, тяжело задышала. Закрыла глаза, стараясь представить, что мы одни, что таксист не наблюдает за нами в зеркало заднего вида. Это было порочно, стыдно и в то же время невыразимо возбуждающе. Я не кончила, поэтому в прихожей буквально умирала от желания. Мы набросились друг на друга как голодные звери. Сдирали одежду, хватали за волосы. Якоб едва смог донести меня до спальни. Я видела каких усилий ему это стоит. Когда он наконец опустил меня на постель, вошел в меня своим невероятно горячим и твердым членом, и двигался как безумный. Просто бешеная скачка, все комната вращалась перед глазами.

* * *

Оставшуюся часть ночи мы занимались любовью несколько раз, пока я не начала умолять, чтобы Якоб дал передышку. Злилась на себя, что такой слабой оказалась. Даже пыталась извиниться, на что Штаховский расхохотался и заявил, что я редкое чудо.