Любимец моих дьяволов

Однажды, летним вечером, я как обычно бродила в саду, совсем рядом с сетчатым забором, отделяющим наши владения от Штаховских. Я любила украдкой подглядывать за соседями. Если бы отец узнал — а так и произошло однажды, но позже, мне бы не поздоровилось. Но в тот момент было наплевать. Я жила чужой жизнью, подглядывала, и это было захватывающе. Вот только смотреть на Якоба в обнимку с высокой стройной брюнеткой, старше его, наверное, вдвое — не было приятным. Словно острым шилом кололи сердце, вот на что было похоже мое наблюдение. Я всегда безумно ревновала Якоба, к каждой девушке в его личном пространстве. А на этот раз, так и вовсе планку сорвало. Такая взрослая женщина! Что она себе позволяет! Я аж задыхалась от бешенства.

Парочка тем временем прошла в самую глубину сада — там наши заборы соединялись и была едва заметная калитка. С нашей стороны в этом месте висел гамак — на нем любил вечерами дремать садовник. Я догадалась, что Якоб ведет женщину к гамаку. Чтобы… У меня уши покраснели от дерзких предположений. Я мало что знала о сексе в двенадцать лет, но пара любовных романов достаточно откровенного содержания, которые мне подарила подруга, тщательно скрываемые мной под кроватью от отца, убрали пробелы в этой области знаний. Тихонечко подкрадываюсь и прячусь за широким стволом старой сосны. Парочка самозабвенно целуется, Якоб прижимает свою пассию к яблоне, его рука скользит по ноге женщины вверх, под юбку. Меня охватывает еще большая злость, я буквально горю. Мне нужно дать выход этому отчаянию, этой ненависти. Наклоняюсь к только что прополотой и хорошо политой клумбе и зачерпываю полные ладони влажной земли. Не успев подумать о последствиях — швыряю в ненавистную парочку.

От того, как эти двое резко, испуганно отпрянули друг от друга, оглядываясь по сторонам, я расхохоталась, хотя чувствовала, что мое лицо мокрое от слез. Настоящая психичка — смеяться и плакать одновременно — нехороший признак. Но не было времени это анализировать, потому что Якоб направлялся в мою сторону.

Я улепетывала так что пятки сверкали, сердце бешено колотилось о ребра, обувь потеряла, по щеке хлестнула ветка и теперь оно горело как от ожога, волосы развевались в разные стороны, но я летела словно птица, продолжая громко хохотать. Наверное, со стороны я казалась совершенно безумной.

Якоб догнал меня в другом конце участка, больно дернул за волосы на себя, а когда я развернулась к нему лицом, собираясь защищаться, прижал к бетонной стене — здесь на участке располагались отдельным строением спортзал и сауна. Я больно ударилась затылком, аж в глазах потемнело, а шершавый бетон больно царапал спину, защищенную лишь тонким шелком платья.

— Ты что себе позволяешь, совсем ополоумела? — рычит мне в лицо Штаховский.

— Нечего обжиматься на нашем участке, — прошипела ему с вызовом, заставив зеленые глаза потемнеть от ярости.

— Ты что, полиция нравов? — язвительно спрашивает Якоб. — Или завидно? Так подрасти, я и тебя облапаю. Если так хочется.

— Размечтался! Нисколько не хочется!

Но он словно желая опровергнуть мои слова, протягивает руку и касается моей шеи. Кожа в месте прикосновения тут же покрывается мурашками, а по всему телу разносятся крохотные электрические разряды, бьющие в солнечное сплетение. Другой рукой Якоб сжимает мой правый бок, так сильно, аж кости хрустят. Больно. Закусываю губу, чтобы не вскрикнуть. И мысленно обещаю себе, что не буду просить пощады, не заплачу, даже если совсем невыносимой боль станет. Но он ослабляет хватку. Только руку не убирает. Распластав ладонь по моему телу, он теперь будто ласкает меня. Кончики его пальцев почти достают до груди. Центр ладони давит чуть повыше живота. А меня трясет как куклу на веревке — буквально колотит крупная дрожь. Чувствую, как набухли соски, как ноют маленькие, едва оформившиеся груди, которых жутко стесняюсь. Лицо горит, и я опускаю голову не в силах больше выдерживать горящий злостью взгляд. У меня кружится голова от всех этих ощущений, от близости Якоба, от его запаха, теплого, пряного, будоражащего.

А самое пугающее и постыдное — чувствую, как мои трусики промокли насквозь. Меня накрывает паника — вдруг я описалась, и сама того не заметила. Иначе почему так мокро? И что если Якоб заметил это? Он же дразнить будет, пока со стыда не сгорю…

Ужасно сильно кружится голова, перед глазами пляшут темные мушки. И в этот момент Якоб убирает руку и просто уходит, не сказав больше ни слова. Будто в один момент забыл обо мне, переключился на другие дела. Медленно сползаю вдоль стены на землю, и долго сижу, притянув ноги к себе. Мне хочется убежать, но ноги ватные, я словно ходить разучилась. Страшное ощущение. И никого на помощь не позвать. Ведь тогда вопросами засыплют — что случилось. Отец не успокоится пока не вытянет правду.