Любимец женщин

Через час я увидела с балкона, как она подъезжает на черном "матфорде" довоенного образца, наверняка принадлежащем судье. В расклешенной бежевой юбке и белой блузке, причесанная как взрослая дама, Изабель поднялась ко мне в комнату.

Я не совсем представляла, как мне себя с ней вести. Побледневшая, она стояла передо мной молча, опустив глаза. За всю свою жизнь я лишь раз, играя в фанты, целовала женщину, свою соученицу. Сейчас я поцеловала Изабель, и ее нежные губы затрепетали. Я сказала, что только раз целовала женщину, свою соученицу, и все такое. Изабель покраснела.

- Садись, я быстренько причешусь, и мы пойдем пообедаем.

Она была слишком простодушна, чтобы скрыть свое разочарование.

- В гостиничном ресторане, тут, внизу.

Едва пробило двенадцать, и зала была пуста. Я посадила Изабель против себя за столом, за которым обычно ела сама. Мы немного поговорили, склонившись над большим блюдом ракушек. Изабель выпила стакан совиньона и рассказала, что отправила Котиньяку письмо с посыльным и что она уже не в первый раз подделывает подпись отца. Разумеется, в прежних случаях не без его ведома. Изабель это делала, чтобы не терять времени и еще забавы ради. В сумочке она принесла мне письменное согласие отца.

Я была готова побиться об заклад, что Котиньяк не удовлетворится письмом и позвонит судье.

- Но попадет на меня, - ответила Изабель. - Генерал знает, что я в курсе всех дел. Не беспокойтесь. Я вообще считаю, что гадко отказывать приговоренному к смерти в такой ерунде. Когда отец узнает, что я действовала через его голову, он, конечно, признает мою правоту.

Я слушала ее с болью в сердце, поэтому перевела разговор на другую тему, стала расспрашивать Изабель об учебе, о ее матери, вышедшей вторым браком за художника, о дружках.

- У меня их нет. И никогда не было, - ответила Изабель.

В общем, она изо всех сил помогала мне выпутаться из затруднительного положения, брала огонь на себя. Когда с пляжа потянулись первые обитатели гостиницы, я уже не боялась подняться к себе в комнату. Изабель так и не узнала, почему мне сперва приспичило выходить, - она решила, что я просто проголодалась.

При тусклом свете, пробивавшемся сквозь закрытые ставни, я ее раздела, распустила ей волосы и притянула на кровать. Я дала ей то, чего она никогда не получала ни от мужчины, ни от женщины. Я ласкала и целовала Изабель, как меня научил Кристоф. Думаю, Изабель вскоре забыла, где она, кто она, в самом конце она уже не уступала мне в смелости, и я тоже распалилась, вошла в раж.

Короче.

Позже, много позже, приведя себя в пристойный вид, одевшись, причесавшись, уже на выходе мы обнялись, и я вырвала у нее обещание никогда больше не стремиться к встрече со мной. Она несколько раз молча кивнула, не в силах напоследок улыбнуться. Потом посмотрела на меня, выдохнула:

- Я тебя люблю.

И, чтобы не расплакаться, побежала прочь.

Не успела я захлопнуть дверь, как она снова постучала. Я открыла.

Запыхавшись, она протянула мне письменное согласие отца, которое забыла отдать.

- Совсем память отшибло!

И умчалась еще быстрее, чем в первый раз.

Оставшись одна, я сказала себе, что Изабель - красивая, милая, очаровательная девушка и я от всего сердца желаю ей счастья. Как я могла заподозрить, что столько времени сжимала в объятиях человека, который решит судьбу моего возлюбленного?

МАРИ-МАРТИНА (10)

Приближается зима. Сколько уже дней и ночей я пишу при свете красной лампы?

Но вот и конец.

Сначала все шло как по маслу. Разъяренный генерал позвонил судье. Изабель подтвердила, что отец, уезжая, предоставил осужденному, дабы скрасить тому последние дни, возможность перебраться в старую камеру и что он очень рассердится, если Кристофа не переведут туда немедленно.

Котиньяку пришлось смириться. Он довел это до моего сведения и не преминул добавить, что на всякий случай удвоил охрану.

Меня подмывало тут же, по телефону, выложить все, что я о нем думаю, но я лишь поблагодарила его. Я даже не пыталась выпросить разрешение увидеться с Кристофом. Не время было действовать генералу на нервы.

Два дня спустя, в воскресенье 8 сентября, в шесть часов утра сирены крепости подняли в Сен-Жюльене всех, кто не был глухим и еще не встал.

За это утро я пережила все мыслимые стадии возбуждения и тревоги. В полдень в порту от одного солдата, которого люди вынудили разговориться, я узнала, что Кристофа не поймали. Его исчезновение, по-видимому, обнаружили лишь через несколько часов. Солдат понятия не имел, как заключенный выбрался на свободу. Сейчас разбирают пол и стены камеры, чтобы найти хоть какое-то объяснение. Часовые, совершавшие обход, ничего необычного ночью не заметили, кроме плывшей по воде старой бочки - то ли испанской, то ли португальской.