Любимец женщин

Под огромными люстрами в виде гроздьев из стеклянных шаров слышен шум голосов и звяканье ложечек – пятьдесят столующихся уже принялись за десерт. В кильватере у дочери бесшабашный молодой авантюрист направляется к столу, где его давно ждут. На ходу он узнает лица и улыбки, которые его безудержная фантазия переместила на сорок лет назад и раскидала до границ Китая. А ведь большинство из них он видел лишь мельком – кого за вечерней трапезой, кого на пляже, на корте или на белых улицах поселка. Женщины, которые так страстно его любили, живут здесь кто две недели, а кто только два дня; есть среди них и такие, что вовсе не живут у них в гостинице, а появляются в ней изредка, когда их спутники, исчерпав ресурсы полуострова, уж и не знают, куда повести их поужинать.

При виде их всех он испытывает странную нежность; в реальности они куда более волнующи, чем час назад, когда, смертельно раненный помидором в грудь, он лежал на песке и рассказывал себе их жизни.

Каролина вежливо смеется над какой-то шведской шуточкой своих белокурых приятелей по каникулам. Она сидит рядом с мужем – как говорят, преподавателем французского в Стокгольме.

Эмма млеет от восторга наедине с востроносым рекламным агентом, за которого она вышла не далее как неделю назад.

Баснословная Йоко скорее всего такая же японка, как чилийка, но у нее миловидное, немного азиатское личико, и она днями напролет прогуливается в трусиках от купальника и маечке с надписью "Japan Air Lines". Она ужинает с дядей, доктором Лозе, тетей, Трещоткой, и юной кузиной Полиной.

За другим столом, самым большим и роскошным, расположились Фру-Фру, Эсмеральда и Орлом-и-Решкой в вечерних туалетах, они сидят в компании попутчиков по «Пандоре» – капитанов аграрной индустрии.

Вон и Толедо – она в самом деле американка, и вместе с белокурой длинноногой Белиндой и Малюткой Лю, брюнеткой совершенно западного типа, но косящей под Аджани, они составляют трио студенток. Сегодня вечером их пригласил одинокий усач, который выглядит весьма шикарно в своем синем блейзере, но носит на шее стальной обруч для поддержания головы.

Мари-Мартина ужинает с Поммери и своей дочерью Изабель. Она журналистка, он директор банка, а у малышки большие наивные голубые глаза.

Роскошная Зозо, загорелая, как шоколадка, и Китаеза-Деньгам-Угроза – влюбленная парочка, которая привлекает всеобщее внимание. Насколько известно, он тулузец, владеющий множеством ресторанов в Париже.

Лизон-Саломея вновь обрела своего мужа-кузнеца – в действительности нотариуса, что видно с первого взгляда. Но она его все равно в упор не видит – может, потому, что он с ней никогда и слова не скажет. Сумрачным и гордым взором цыганки она обозревает окружающих.

Ванесса и Савенна, двойняшки, сидят за столом каждая со своим мужем. Дабы избежать супружеских недоразумений, они никогда не одеваются и не причесываются одинаково, но лишь они одни и знают – если только знают, – которая из них нынче вечером в бриджах, а которая в мини-юбке "Пако Рабанн".

Мишу – служащая за стойкой.

Джитсу и Ковальски – официанты в белых куртках.

Красавчик – тоже официант, но по напиткам. Молодой человек с безудержной фантазией сталкивается с ним в тот самый миг, когда добирается до стола, за который уже усаживается его дочь, – стола перед большим окном, что выходит на последние блики заката. За столом он обретает свою дорогую бабушку, нечувствительную к грузу лет, белокурую мамочку – обе они приехали из Марселя, чтобы провести несколько дней подле блудного дитяти, чьи визиты становятся все реже и реже, – и, разумеется, свою ненаглядную Констанс, еще более обворожительную, чем когда-либо. Первая, по своему обыкновению во всем черном, ковыряется в рыбе, вторая – в крабе, третья же, чтобы не начинать ужин без него, углубилась в изучение семейных фотографий.

– Ты уж нас прости, – говорит бабушка, – не было сил терпеть.

– Ну и где же ты был? – спрашивает мамочка тем же тоном, что и в его семь лет.

В ответ он только вздыхает и, садясь за стол, машет рукой – дескать, далеко, очень далеко.

Констанс убирает у него со лба непокорную прядь, что закрывает ему правый глаз, и говорит:

– Я все заказала сама, пеняй на себя.

Он наливает себе стаканчик мюскаде.

Когда он отставляет бутылку, бабушка завладевает ею, снимает с горлышка полоску свинцовой фольги, тщательно складывает ее и прячет в черную сумку, висящую на спинке стула.

И поскольку он, умиленный этим, улыбается, она улыбается ему в ответ, собрав тысячу морщинок вокруг проказливо сверкающих глаз, и трое остальных на всякий случай следуют их примеру, задаваясь вопросом, что же произошло такого забавного.

Тогда упрямый молодой человек дает себе обещание, что доведет до конца только что задуманный сценарий, что будет упорно подниматься столько раз, сколько раз очередное препятствие или отчаяние будут швырять его на песок, и что последним кадром фильма, идеально подходящим его замыслу, будет та самая картина, какую он видит сейчас своими глазами: женщины четырех поколений, собравшиеся за одним столом, смотрят на него и улыбаются.