Любимец зрителей

– В коматозном состоянии, говоришь?

– И оно может продлиться дни, недели…

– Что ты плетешь?

– К сожалению, это сущая правда. Меня известили еще в Ницце, и я прямо с Лионского вокзала отправился в больницу. Она ехала в машине и врезалась в фонарный столб. Мозговая травма и несколько царапин.

– Когда же это случилось?

– Прошлой ночью… На бульваре Мальзерб… в три часа.

– То есть как это в три часа?.. Ты хочешь сказать, в три часа ночи?

– Да. Я думал, может, ты мне объяснишь…

– Никакого понятия, бедняжка Поль. Я совершенно ошарашен… Ты виделся с лечащим врачом?

– Нет. Только с дежурной медсестрой. В настоящий момент Люсьена, похоже, вне опасности.

– Я полагаю, визиты к ней запрещены?

– Ну, не для близких родственников! Я рассчитываю увидеть ее завтра. Хотя бы на минутку, но, понимаешь, все это так невероятно… Я все еще задаюсь вопросом, а нет ли тут какого-нибудь недоразумения; в самом деле она ли это угодила в больницу? С чего бы это ей выходить из дому среди ночи?

– Я знаю не больше тебя… Она не оставила тебе записку?

– Вполне возможно. Я настолько потрясен, что такая мысль мне даже не пришла в голову. Пойду-ка погляжу.

Шаван бросил трубку. Конечно же, она оставила ему записку. И эта записка должна лежать на видном месте. Но сколько он ни искал, никакой записки так и не обнаружил. Ни на кухне. Ни в прихожей.

– Алло, крестный! Знаешь, никакой записки нет.

– Странное дело… А ее одежда? Это могло бы, пожалуй, нам что-то подсказать.

– Я тебя понял… Минутку. Сейчас посмотрю.

Шаван побежал открыть платяной шкаф. Люсьена одевалась так скромно, что одного взгляда достаточно, чтобы судить, как она оделась, уходя из дому. Бежевого костюма на месте не оказалось, как и спортивного пальто и пальто с кроличьим воротником. Она даже не обула сапоги, как если бы просто выскочила на минуту к соседям.

– Крестный?.. Она надела костюм и желтые туфли.

– А как насчет пальто?

– Отсутствуют в шкафу сразу оба. Но я припоминаю, Люсьена вроде бы собиралась отдать их в чистку.

Наступила пауза.

– Алло, – подал голос Шаван.

– Я думаю, – ответил Людовик. – Все, что ты рассказываешь, настолько странно… А машина? Что с ней сталось?

– Ее отбуксировали в Восточный гараж.

– Откуда тебе это известно?

– Мне так сказали в полиции.

– Ах! Значит, ты побывал в полиции. Ну и что они думают там, в полиции?

– О! Их ничем не проймешь. Послушать их, так это заурядный случай, последствие превышения скорости. Но, зная Люсьену, говорить о превышении скорости… Она всегда с опаской садилась за руль!

– Послушай, Поль, все наши предположения – гадание на кофейной гуще… Послезавтра ты не уезжаешь опять?

– Нет. Возьму отпуск на пару деньков.

– Хорошо. Жди меня завтра перед больницей, скажем, в полтретьего. Согласен? А остальное – расходы по буксировке, разговор со специалистами – я беру на себя. Тебе забот хватает и без этого, бедненький мой Поль. Прими снотворное и постарайся выспаться. И еще: внуши себе, что наша Лулу – женщина крепкая. Она обязательно выкарабкается! Вот увидишь.

– Спасибо, крестный. Спокойной ночи.

Шаван повесил трубку. Ему полегчало оттого, что он переложил часть своего бремени на плечи Людовика. Он приготовил себе чашку чая. Будь Люсьена тут, он спросил бы ее: «Выпьешь со мной за компанию?» И она бы ему не ответила. Нет, по правде говоря, он по ней не скучал. Поскольку она не прочла его письмо, к тому, что случилось, он не причастен и никаких угрызений совести испытывать не обязан. Сидя в конце стола, в тихой кухне, он пил чай маленькими глотками, смакуя. В сущности, итог менее катастрофичен, чем он опасался. Люсьена могла оказаться жертвой одного из тех ранений, какие пригвождают людей к инвалидному креслу до конца их дней. Но ничего такого не произошло. Теперь все или ничего: либо смерть, либо выздоровление. Если Люсьена умрет, проблема отпадет сама по себе. Если выздоровеет, придется, выждав какое-то время, привести ее к мысли о согласии на развод, однако же найти другой подход, более решительный. Все это достаточно мерзко, разумеется. Подобные мысли среди ночи едят поедом.