Любимица папарацци

Темпест ухватилась за простыню. Ее ногти царапнули ему спину. Она всхлипнула. Нащупав пальцами тугой узелок, Гевин принялся массировать его, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее.

Ее бедра задвигались, ускоряя наступление того мига, который принесет облегчение напрягшемуся телу и избавит от мучительного желания.

Когда она выкрикнула его имя и как-то обмякла, Гевин понял, что она достигла вершины наслаждения, вершины, к которой привел ее он.

Темпест наконец пришла в себя, но тело еще сотрясали волны от испытанного наслаждения. Сфокусировав взгляд, она посмотрела на Гевина и не могла поверить своим глазам. Гевин был полностью одет. Даже рубашка, которую, как она помнила, он снял.

Она подвинулась ближе к нему и, ухватив за рукав, потянула к себе. Несколько секунд он не двигался с места, затем неохотно, но все же подчинился.

Ее охватило смятение. Почему он так с ней поступил? Почему передумал? Доставил ей удовольствие, какого она никогда не испытывала, и ничего не взял взамен? О чем он думает? На его лице ничего не прочесть, а о том, чтобы проникнуть в мысли, нечего и мечтать — слишком уж он отличается от всех мужчин, которых она знала. Для них секс был само собой разумеющимся, и она соглашалась, иногда потому, что хотела того же, иногда потому, что от нее этого ждали, а она не видела смысла играть недотрогу, но всегда это было ее желание.

Сейчас все иначе. Ей хотелось, чтобы Гевину было так же хорошо, как и ей, хотелось подарить ему наслаждение, которое испытала она. Он не должен был так с ней поступить! Только вместе они — единое целое. Она надеялась, верила, что он чувствует то же, что она. Должна была в это верить…

Слезы жгли ей глаза, когда теперь она сама расстегивала ему рубашку, вторично за этот вечер.

Гевин напрягся, но ей не препятствовал. Не снимая с него рубашки, она положила руки ему на грудь, получая удовольствие от прикосновения к упругой коже и жестким колечкам волос. Когда кончики ее ногтей коснулись сосков, Гевин со свистом втянул воздух.

Ей стало чуточку легче: он хочет ее. Она видела это по реакции тела, по внезапно потемневшим глазам, которые из дымчато-серых превратились почти в черные. Легкая улыбка показалась на ее губах, когда она поняла, что невозмутимость его — показная, а все настоящее, все, что есть Гевин, скрыто за маской, как тело скрыто под одеждой.

Встав на колени, она сняла с него рубашку и, упершись ладонями в грудь, легонько толкнула, так и не набравшись смелости снять с него оставшуюся одежду. Не смогла она и велеть раздеться самому, как недавно сделал он.

Гевин лег. Поймав ее сосредоточенно-изучающий взгляд, он спросил:

— Почему ты так на меня смотришь?

— Как? — немного растерялась Темпест.

Он пожал плечами и, немного подумав, ответил:

— Наверное, так мог бы смотреть художник на новый материал, прежде чем приступить к рисованию.

— Ты не модель для рисования, — быстро возразила Темпест.

— Это точно, — криво усмехнувшись, сказал Гевин. — Хотя ты могла и поспорить ради моего самолюбия.

— Зачем?

— Вряд ли художник стал бы так внимательно изучать материал, который внешне ничем не привлекателен.

Темпест не могла согласиться с его словами. Да, правда, если судить строго, про Гевина нельзя сказать, что он безупречно красив. В прошлом она встречалась с мужчинами гораздо красивее его, но их красота была только внешней, а отсутствие изъянов вызывало сомнение, что в мире может существовать подобное совершенство.

В отличие от них, Гевин был настоящий. Живой. В нем было что-то особенное, невидимое глазу, что и отличало его от других.

— Напрасно ты так считаешь. Для художника важна не внешность, а то, что за ней кроется. Не форма, но ее содержание.

Темпест наклонилась и провела языком дорожку от впадинки на горле до его живота, восхищаясь мышцами, которые мгновенно откликались на прикосновения, что привело ее в необъяснимый восторг. Его кожа была чуть солоноватой и очень приятной на вкус.

Достигнув пояса брюк, она замерла, набираясь смелости перед тем, как продолжить свое исследование, и в эту секунду его руки обвились вокруг талии и положили ее на себя.

Темпест тихо вскрикнула, почувствовав его обнаженную кожу напрягшимися сосками. Словно искра проскочила между ними, разжигая тлеющий уголек страсти в обжигающе ослепительное пламя.

За долю секунды остатки его самоконтроля превратились в пепел. Хриплый звук вырвался из груди. Изнемогая от желания, Гевин, тяжело дыша, спросил:

— Ты принимаешь таблетки?

Вопрос не сразу дошел до ее сознания. Чувственный голод, который Темпест испытывала к Гевину, стал невыносимым и требовал немедленного удовлетворения.

— Темпест, ты принимаешь противозачаточные таблетки? — встряхнул ее Гевин.

Она очнулась. До сегодняшнего дня об этом заботились мужчины. Но сейчас то, что когда-то казалось ей невозможным, стало вдруг более чем реальным. Ребенок. Дети. Семья.

Темпест прикусила губу и спустя непродолжительное молчание призналась:

— Нет. Я не сплю с кем попало, как приписывает мне желтая пресса.

Гевин слабо улыбнулся, услышав обиженный тон, и взял ее лицо в свои ладони.