Любимые не умирают

   Узнав, что Акимыч лечил ее от туберкулеза и Васька знал об этом, переглянулись, качали головами. У кого-то вырвалось невольное вслед покойному:

  —   Ну и сволочь!

  —   Он бы и меня убил, не оставил бы в свете живой. Я его лучше всех знала. Своей смертью он все равно не помер бы. Уж так ему по судьбе отмеряно. Сам жил зверем, от зверя помер. Что искал, то и нашел. Видно Богу надоело его терпеть, правда, Акимыч? — спросила лесника. Тот лежал бледный, едва дышал.

   —  Деда! Акимыч! Не уходи! — закричала Катька в страхе.

   —  Скажи, чем, как помочь тебе? — обхватила старика.

  —   Давайте его в больницу! — предложил следователь. Акимыч наотрез отказался. Указал Катьке на настой лимонника. Та налила в стакан, разбавила водой. Через десяток минут леснику полегчало.

   А милиция все спрашивала Катьку, откуда у Васьки появился охотничий нож?

   —  Купил в райцентре, еще давно. Брат им свиней своих разделывал, каких дома выращивал. Говорил, что этот нож очень удобный. А охотником никогда не был, разве что за компанию мог с мужиками в лес пойти. Один ни за что. С детства боялся в него ходить.

  —   Акимыч, а почему медведь именно на Василия бросился,— увидел следователь, что старик уже не лежит, а сидит на лавке.

  —   Мил человек, у зверя свое понятие про людей. Голодным Гришка не был. И человеков никогда не забижал. Домашним жил, зимовал под печкой, туда, в тепло, в спячку заваливался. Вона в моем хозяйстве две коровы и телки, свиней трое жируют, кур поболе полсотни. Никогда никого не тронул. Даже кота не забидел. И на то время, про какое деревенские брешут, Гриша в сарае сидел взаперти! У него и пестуна Шурика лапы были прострелены. Лечил я их. Но до деревни дойти не могли. А корову иль телка завалить и унести силенок не хватило б!

  —   Ничего себе! Целого быка завалил и разнес в куски! А ты говоришь слабый! — засомневался следователь.

   —  Васька стал врагом Грише. Тут злость обуяла, силы дала. В злобе и человек худче черта. Вот и разнес Василия. А корову только по голодухе задирают звери. Мой Гриша той напасти не знал. Я ему подмогал харчиться. Если б видели, какой он гладкий и красивый! Зверем назвать язык не поворачивается. Он молоко любил. За день по ведру выпивал мой дружок,— улыбнулся лесник.

  —   Ни хрена себе дружок! Зачем он тебе нужен был, этот обжора? — встрял участковый.

  —   Смешной человек! Вон я по радио слыхал, что люди в квартире тигру держали, другие обезьян, всяких крокодилов. Им никто не воспрещал. А ить у их, помимо тех тварей, дети имелись. С жиру народ бесился. А у меня никого! Вот и пригрел медвежьего мальца. Из половодья спас. Заместо внука выходил. А оно ишь как не подвезло нам с им. Люди встряли и все порушили. Сбежал мой унук. Вместях с дитем. Навовсе кинул. Нынче я опять сиротой сделался,— дрогнул подбородок лесника.

   —  Вы успокойтесь, Никодим Акимович, вернется питомец. Сами говорите, медведи добрее иных людей. Во всей этой ситуации мне одно непонятно, почему Екатерина выпустила медведей из сарая, заведомо зная, что подранки нападут на людей и порвут их,— глянул следователь на бабу.

   —  Они убивали Акимыча! У них был нож, а деду нечем отбиться, он вышел к ним с пустыми руками. Или я должна была смотреть, как его терзают? Они били его ногами. И это брат! Он знал, что Акимыч лечит меня. А кто бы еще защитил деда? Он полдеревни лечил. Звери доброе помнят. А эти—деревенские, кто есть?

  —   Вам придется подумать о своей безопасности. Люди в деревне кипят, каждому свое дорого. Вернутся те двое, порванные зверюгами, нетрудно предположить, на что могут решиться горячие головы. Их не убедишь. Так и скажут, раз на мужиков напали, коров и телят, конечно, они порвали. На них никакие доводы не подействуют. А дом деревянный! Сгорит, как лучина. Может, уйдите куда-нибудь, где безопасно, хотя б на неделю,— предложил участковый.

  —   Это разумно! А мы с теми двумя разберемся покуда! Зачем рисковать собою? У какого-нибудь лесника соседа поживите,— советовал следователь.

  —   Тогда деревенские точно дом спалят,— ответил Акимыч и, словно черту подвел:

  —   Никуда не пойду со своей избы!

  —   Смотрите, мы вас предупреждали. Потом не обижайтесь...

  —   Советчиков много, помощников нет,— ответил старик вяло. И добавил:

  —   А ты, Катерина, если хочешь, ступай домой. К своим, в деревню, все ж цела будешь. Там дите-нок заждался...

   —  Нет, дедуня, мне долечиться надо, сам так говорил. Коль суждено, сдохла б от чахотки. Если Бог уберег, выживем и нынче! — подняла голову женщина.

  —   Дед! А с чего деревенские на вас взъелись? Ведь всем им помогал, а тут неведомо с чего, будто с ума посходили...

  —   Не спеши! Милиция только предположила, а ты ужо поверила. Я же сказываю, не придет люд. Кого страх, других стыд не пустят. С неделю побрешут и угомонятся. Всяк дойдет своей головой, что ни я скот сожрал, а значит, надоть ловить виноватого. Какой смысл в моей смерти, коль завтра другие коровы пропасть могут? За меня их в тюрьму упечь могут, а беда так и останется на пороге. Потому, спи спокойно, ни все в деревне глумные, ни у каждого мозги кипят и кулаки чешутся.