Любимый грешник

«Волчица» завыла, потому что Эйслинн оставалось пройти всего несколько метров, но теперь это не так сильно беспокоило ее — рядом со стальным вагоном она чувствовала себя в большей безопасности.

Поезд Сета был прекрасен. Как я могу волноваться здесь? Его внешняя стена была покрыта разнообразными граффити — от анимэ до абстрактных рисунков; прекрасные и непонятные, они сливались друг с другом в неожиданный коллаж, будто призывая зрителя отыскать смысл в образах, найти закономерность, прячущуюся в буйстве красок. В один из нескольких теплых месяцев они сидели с Сетом в его странном саду, рассматривая эти рисунки и понимая, что красота заключается не в симметрии, а в незапланированной гармонии.

Такими же были и их отношения.

Сад Сета представлял собой не просто нарисованные декорации. По всему периметру, словно какие-то неестественные деревья, «росли» металлические скульптуры, созданные Сетом за последние несколько лет. Между этими скульптурами — а кое-где и вокруг них — цвели разные цветы и кусты. Несмотря на губительное воздействие долгих зимних месяцев все растения чувствовали себя прекрасно под неусыпной заботой Сета.

Сердце перестало колотиться, и Эйслинн подняла руку, чтобы постучать, но тут дверь распахнулась. Сет, ухмыляясь, стоял в дверном проеме. В свете уличных фонарей он выглядел немного пугающе: его брови, казалось, светились, кольцо в нижней губе поблескивало. Черные волосы падали на его лицо, как тонкие черные стрелки, указывающие на его широкие скулы.

— Я уже начал думать, что ты на меня забила.

— Не знала, что ты меня ждешь, — сказала она, надеясь, что голос прозвучал как обычно.

С каждым днем он становится все сексуальнее.

— Я не ждал, но надеялся. Всегда надеюсь. — Он потер руки, согревая их, поскольку был в футболке. Он не был слишком мускулистым, но его руки, как и все остальное, обладали весьма четкими очертаниями. Он приподнял бровь и спросил: — Так и будешь тут торчать или зайдешь?

— У тебя есть еще кто-то?

— Только я и Бумер. — Засвистел чайник, и он пошел внутрь, предлагая на ходу: — Чайник закипел, будешь что-нибудь?

— Просто чай.

Ей уже было лучше: когда он был рядом, Эйслинн чувствовала себя более уверенно. Сет был воплощением спокойствия.

Когда его родители уехали с какой-то миссией, они оставили ему все свои сбережения. Но он не растратил деньги. Он купил несколько вагонов и превратил их в своего рода трейлер. Все остальное он тратил умеренно, иногда позволяя себе вольности в виде посиделок в баре или вечеринок. Он говорил о колледже, о школе искусств, но явно не горел желанием там учиться.

Она зашла внутрь и оказалась в окружении стопок книг, нашедших себе место прямо на полу. Чосер и Ницше лежали возле «The Prose Edda»;[2] «Кама Сутра» примостилась рядом с «Историей мировой архитектуры» и романами Клэр Данкл.

Сет читал все подряд.

— Просто подвинь Бумера. Он сегодня какой-то вялый. — Он указал на удава, дремлющего на одном из складных стульев в передней части вагона, служившей в качестве гостиной.

Спинки двух стульев — зеленого и ярко-оранжевого — изгибались в форме буквы «С», подлокотников не было, поэтому при желании на них можно было сидеть с ногами. Возле каждого из них стояли деревянные журнальные столики, с громоздящимися на них книгами и кипами газет.

Она аккуратно подняла свернувшегося кольцами удава и перенесла на диван в другом конце узкой комнаты.

Сет вернулся с двумя китайскими блюдцами, на которых стояли такие же чашки с голубым цветочным орнаментом, на две третьих наполненные чаем.

— Высокогорный сбор. Купил сегодня утром.

Она взяла чашку, пролив немного через край, и попробовала:

— Ничего.

Он сел напротив нее, держа чашку в одной руке и блюдце — в другой, умудряясь выглядеть до странности величественно несмотря на покрытые черным лаком ногти.

— Ну и, есть кто в «Вороньем гнезде»?

— Гленн остановил меня. Привезли твои колонки.

— Хорошо, что ты туда не заходила. Вчера ночью там была проверка. — Он слегка нахмурился. — Гленн тебе не сказал?

— Нет, он знал, что я не останусь. — Она подобрала ноги, радуясь, что он перестал хмуриться. — Кого-нибудь взяли? — Она устраивалась на стуле в ожидании последних слухов.

В большинстве случаев она сворачивалась клубочком и слушала, как он говорит с людьми, которые приходили к нему почти каждый день. Тогда она могла думать (правда, только на короткое время), что мир — всего лишь то, чем он кажется, ни больше, ни меньше. Сет давал ей возможность поверить в иллюзию нормальности окружающего мира.