Любимый цветок фараона (СИ)

— Протяни мне руку. Пойди за мной, и ты ни в чем не будешь знать нужды. Коль ищешь ты знак, то найди его в нашей встрече. Отец свел меня с тобой, он вложил твое хрупкое тело в мои руки, и я хочу заботливо нести его, покуда Река разливается и дарит нашей земле благоденствие. Что ты молчишь, воспитанница храма Пта? Ты забыла, что в начале было слово?! И слово это было любовь. Как же ты, воспитанная жрецами, смеешь противиться ей!

Фараон сделал еще шаг, и Нен-Нуфер пришлось вступить в воду по колено.

— Ты можешь замочить платье и извозить его в тине, но я все равно встречу тебя на том берегу и потребую ответа!

Она остановилась, сжав дрожащими пальцами висящий на шее сердоликовый амулет.

— С нами говорят, видно, разные Боги, Райя, — прерывающимся шепотом начала Нен-Нуфер. — Мне они говорят бежать от тебя, и я послушаюсь их и стану молить тебя уйти ради собственного блага и благоденствия Кемета. Твой отец свел меня с Сети на том же месте, что и с тобой, чтобы позволить передать вашим детям знания, которые мне посчастливилось получить от Пентаура. И потом я уйду и, даже когда ты будешь в Фивах, не потревожу твоего взора.

— Ты не слышишь меня, Нен-Нуфер! — фараон ударил ногой по воде, и пущенная им волна достигла подола платья. — Благо Кемета — это мое благо. Коль тревожит тебя судьба народа, так позаботься обо мне.

— Я забочусь о детях!

— Этим детям еще расти и расти, а у меня дрожат руки, и коль не уймешь ты их дрожь, я выроню кнут, а ты знаешь, что такое взбешенные лошади!

— Я только знаю, что такое взбешенный фараон! — почти взвизгнула Нен-Нуфер.

— И также знаю, что не я причина его гнева и потому не смогу унять его.

— Ты — причина моего гнева! Ты и никто другой!

— Нет, — затрясла головой Нен-Нуфер, когда пальцы фараона вновь скользнули по ее щекам. — Не в том причина! Я чувствую это, я вижу! Верь мне, верь, что то, что велит мне Богиня, и есть твое благо. И мое! Не навлекай на меня гнев Хатор, прошу тебя! — она подняла ладони к лицу, чтобы спрятаться от безжалостного взгляда и ненасытных губ. — Сжалься надо мной!

Нен-Нуфер хотела отступить еще на шаг, но фараон удержал ее за запястья и начал выводить из воды.

— Не проси жалости у того, кто принес к твоим ногам любовь! — он сжал ее плечи, чувствуя, как тонкое тело вновь ускользает из рук. Нен-Нуфер порывалась опуститься перед ним на колени, но он не позволил ей спрятать от себя блестящие слезами глаза.

— Не ту любовь ты предлагаешь мне, Райя! Любовь, которую чтит Хатор, горит в сердце, а твоя лишь обжигает тело. Бастет не властна надо мной!

— Что можешь знать о любви ты! Как можешь ты читать мое сердце, лгунья!

Он оттолкнул ее, и Нен-Нуфер едва устояла на ногах, зато теперь голова ее не клонилась к земле. Лицо, вспыхнувшее факелом в окутавшей пруд темноте, оказалось теперь близко против его воли — он желал получить кнутом по рукам, да только некому было остановить лишившееся разума тело.

Но тут фараон отпрыгнул, наступив босой ногой на что-то склизкое, и сделал еще шаг назад, поднимая к лицу руки. Нен-Нуфер с тем же трепетом проводила взглядом лягушку, как и фараон увидев в ней знак от Великого Пта.

— Видно не довольно ему моих слез, и из них не родится ни одной слезинки счастья, — прошептал фараон и бросился прочь, спеша унести свои слезы от той, которой не желал их больше показывать. Он едва смог возвратить ногам прежнюю тяжелую постуль, чтобы взойти на ступени террасы под внимательные взгляды стражи. Среди юношей был Кекемур, и фараон поспешил отвернуться, чтобы не обрушить на него гнев. Он протягивал юному стражнику собственный кнут за спасение Нен-Нуфер, а сейчас готов был вырвать его простой кнут, чтобы отстегать его руки, посмевшие прикоснуться к той, кто может принадлежать лишь ему. Может, но не желает.

Лягушачий крик на царском пруду во время разговора с Сети и сейчас, когда он готов был ласками вырвать из Нен-Нуфер признание, походил на смех Пта. Для чего Великий Бог сохранил жизнь этому младенцу и отдал в руки одного из лучших своих жрецов? Неужели лишь для того, чтобы измучить фараона Тети? Фараон хотел остаться на террасе, но слишком уж озабоченными казались взгляды юношей, потому фараон прошествовал к себе, велев не тревожить до самого рассвета.

На рассвете к нему явился сын и после чествования Осириса испросил позволения омыть отца. Фараон следил за ускользающим взглядом мальчика и, когда Райя опустил на пол пустой кувшин, развернул сына к себе, жестко сжав детское плечо.

— Что тебе сказала мать? — спросил он сухо, будто вопрошал обвиняемого на судилище.

Райя остался с опущенными глазами.

— Ничего, отец. Она не сказала ничего про Нен-Нуфер.

— Отчего ты думаешь, что меня волнуют слова твоей матери о твоей наставнице?!

— Она все еще моя наставница? Она не уйдет в свой храм?

Глаза сына блестели так сильно, что фараон увидел в них свое отражение.

— Она будет с тобой столько, сколько ты того пожелаешь.

— Но когда ты заберешь Асенат, захочет ли Нен-Нуфер остаться со мной? Она выбрана Сети для дочери.