Любимый жеребенок дома Маниахов

Несколько последующих недель в столице обсуждали даже не саму цепочку стремительных побед, а другое — как это император сумел вторгнуться на вражескую территорию всего-то с пятнадцатитысячным (ну, пусть двадцатитысячным) войском и не только за три недели стать полным хозяином всех окрестных земель на много дней пути, но не потерять и двухсот воинов.

Они сейчас почти все вытягивались в сияющую начищенным железом цепочку по ту, внешнюю сторону Порта Триумфалис, все еще называвшихся на забытом здесь языке того, несуществующего Рима — у тяжелой двойной угловой башни на берегу моря, в середине которой чернел полукруг ворот.

Более того, из похода пришло намного больше воинов, чем отправилось в него. Потому что Константин хорошо понимал, что его армии не хватит для того, чтобы удержать Армению. И он ушел, заслонившись горами и ущельями Тауруса, взяв с собой самое дорогое, что было — людей.

Тысячи и тысячи крестьян, ремесленников, солдат, женщин, детей оставили пристыженным арабийя опустевшую местность с аккуратно, грамотно и тщательно уничтоженными крепостями и укреплениями. Империя встретила новых ромэев золотыми плодами осеннего урожая, городками типа Юстинианы, где места и земли было сколько угодно, как и соотечественников, открывавших ворота храмов, в которые можно было заходить без страха, каждый день.

А солдат, с их репутацией лучших из лучших, ждали императорские тагмы и фемное ополчение Армениакои. Как, впрочем, Фракия, Каппадокия и сама королева городов, готовящаяся к зимним празднованиям столица.

Здесь была не просто победа. А победа, смысл которой был грандиозен.

Три веселые недели — и ромэйская империя много лет не будет опасаться отвлекающего удара с северо-востока, с тыла, зато империя халифа теперь знала: если Константин захочет пройти с армией через хорошо знакомое мне ущелье на юго-восток, ему никто уже не помешает выбирать себе путь для новой стремительной кампании. Пути оттуда расходятся веером — на юго-запад, в Сирию, на юг, к столице, Куфе…

А пока что женщины великого Города забрасывали своих солдат венками.

У города девять ворот, но эти, Золотые, стоят обычно закрытыми, над башнями скучают два бронзовых слона несуразных даже для этого животного размеров, тускло отсвечивает бронза и сплошные золотые листы барельефов. Еще лет тридцать назад стратиги и солдаты империи только в шутку могли пожелать друг другу «остаться в живых и увидеть слоников». А сегодня…

Я стоял у Порта Триумфалис и дышал воздухом победы. От моего дома до ворот не так уж далеко, и это обычно очень тихая местность, прежде всего как раз потому, что ворота стоят закрытыми, они только для триумфов. И, услышав гул толпы, я просто пришел сюда пешком — застав прекрасную сцену: один белый конь из четырех устроил скандал, его выпрягли, поблизости оказался запасной, он занял свое место впереди позолоченной колесницы. В центре ее был установлен трон, окруженный четырьмя небольшими колоннами и задрапированный занавесом.

Пустая колесница была с почестями проведена под сводом ворот наружу, я огляделся и понял, что из толпы выбраться уже просто не смогу, горожане стояли вокруг меня тесными рядами. А пониже, у ворот, еще более тесными рядами выстроились жрецы, дети с цветами…

Музыки тут не было, ее просто бы никто не услышал — потому что в город начал, под ровный звук копыт, въезжать первый отряд гвардейцев под частоколом копий и флажков. А потом — как-то очень быстро — из темноты вынырнула позолоченная колесница, и теперь она уже не была пуста, я увидел развевающиеся светло-пепельные волосы под небольшой золотой короной, белые с пурпуром одежды, проблеск ниток жемчуга, а у одного из коней между ушей косо сидел лавровый венок.

Константин был от меня шагов за сто, он смотрел на верхушки деревьев, губы его растягивались лукаво. Как же он похож на Зои, подумал я — вот сейчас так же, как она, опустит голову в сторону и вниз, и улыбка будет такой же.

Считается, что победитель въезжает в город усталым и тайно печальным. Куда там, он наслаждался.

Колесница еле катилась по камням с прорастающей между них травой, император с большим удовольствием рассматривал всех окружающих и, похоже, размышлял — а как бы спрыгнуть со своего трона и пойти пешком через счастливую толпу. Но тут справа и слева загремели приветствия десятками хорошо тренированных глоток, и уже не знакомое мне простое «ромэос — нэ, на, нэ», а вот те самые пятнадцать слогов единым дыханием. Сначала кричали зеленые, потом синие, а может, и наоборот. Тут хрупкий человек на троне махнул им рукой, снова поднял глаза к верхушкам кипарисов — и колесница ускорила ход, вдоль по Меси среди людей, цветов, знамен и вечнозеленых растений, оставляя слева тяжелую громаду храма Апостолов, мощный прямоугольник, покоящийся на гребешке тонких колонн.