Любимый жеребенок дома Маниахов

Я впервые увидел его в шелке черных и серых тонов с вкраплениями золотой нити, со старинной золотой пряжкой у плеча, в перстнях на пальцах. В толпе придворных высшего ранга он выглядел бы странно — никто, кроме императора, не имел права в таких случаях носить украшения, сверкать мог только один человек. Но мы с Феоктистосом помещались совсем в другом месте — в первом ряду, в толпе так же торжественно одетых столичных жителей, чуть наискосок от пустующей пока что императорской ложи, в том месте, где уходящие вверх ряды мраморных сидений начинали закругляться. Если бы мы оказались на противоположной трибуне, мы бы различали фигуры, но не лица, не детали, не малейшие движения рук и ног людей, которые находились от ложи достаточно близко — или могли бы оказаться рядом с ней.

— Арестовали за ночь пятерых с изуродованными лицами, один оказался жуликом из систимы нищих — лицо отмыли, жулика отпустили. Двое не подходят по возрасту, ваш Хашим еще молодой человек. Один — эллин, акцент не подделаешь, житель Города, гончар, упал лицом в огонь много лет назад. Все соседи его знают, систима тоже. А с этим, последним — взяли его, красавца, в приюте для калек в районе портиков Домнина, у церкви Анастасии. И все. Уж в приютах-то мы своих людей расставили в первую очередь.

— А второй? — мрачно спросил я. — Если мы подсчитали все точно, и если нет третьего-четвертого.

Феоктистос, с каменным лицом, промолчал. Потом нехотя повернулся ко мне:

— А вы сами посмотрите. Мы с вами договорились, что кроме как стрелой из хорошего лука это никак сделать нельзя. Значит, опасная зона — сто шагов, а на самом деле пятьдесят. Конечно, если стрелять залпом, то можно и с двухсот, а если это тюрки, то и больше. Но отряд стрелков? А лук не кинжал, его не спрятать. Все до единого помещения ипподрома только что обысканы заново, ни один человек не вошел сюда с оружием. Ну, и вот — смотрите сами.

На скачках я бывал и раньше, так что разница ощущалась сразу. Ряд этериев в броне у подножия императорской ложи, выстроивших стену щитов: это необычно. Два солдата помещались, как лежащие статуи, на крыше самой ложи — им там было тесно, весь вид этих двоих, подпиравших головы руками, был совершенно несуразный. Еще какие-то личности буквально пронизывали двумя живыми кольцами толпу придворных вокруг ложи, и было видно, что на них надет не только парадный шелк, что-то железное угадывается под ним.

Ну, а проход в императорскую ложу идет прямо из дворца, и уж тут-то, наверное, все под полным контролем.

— А представление? — спросил я, лишь для того, чтобы что-то сказать.

— Ну, конечно оно будет, — вяло отозвался Феоктистос. — Но если вы думаете, что весь реквизит не был досмотрен три раза минимум… Ни луков, ни копий, ни даже палок или пращей. Прочее вы сами увидите. Кстати, предполагалось выступление цирковой труппы из Никомедии. С демоном, конечно. Для того они и приехали в Город. Программа утверждается и «синими», и «зелеными», это их главная работа, там случайных выступлений не бывает. Но накануне эти ребята с их демоном не подтвердили свое участие, по известным вам причинам. Просто не пришли, исчезли. Потому что вы с вашим убийцей сбросили их в сточные воды катакомб. Ладно, давайте поиграем вот в какую игру. Если увидите возможность выстрелить в направлении ложи из лука — скажите мне.

Я знал, что возможности не будет.

Тут по трибунам прошел радостный гул — без причин, просто так, зрители, наверное, устали ждать. А может быть, «зеленые» или «синие» опробовали свои торжественные крики хором.

Нигде в мире я больше не видел этого странного явления — ипподрома, громадного здания, которое в дни скачек превращалось… в живое существо? Или, скорее, в громадный корабль?

Конечно, это корабль.

Ипподром начинается сразу к западу от дворца и к югу от Аугустейона, и среди грандиозных зданий последнего вы сразу его и не заметите: чернеются в полдень какие-то полуарки окон, два этажа колоннад. И все хорошо, пока вы не вознамеритесь обойти это сооружение — вот тут-то вы и поймете, что ничего похожего по длине в городе нет, в какой-то момент вам покажется, что здание вообще бесконечно.

А войдя в одни из двенадцати ворот внутрь, вы окажетесь в каком-то ином мире. Это как с великим храмом Софии — внутри она поднимается, да что там, взлетает вверх, снаружи — наоборот, давит землю невероятной тяжестью. Ипподром снаружи — это часть городского каменного хаоса, нагромождения колонн, арок и статуй, а внутри…

Громадное пространство, великолепная пустота среди города, широкая низкая чаша, в синеве над которой проплывают облака. Города здесь нет, только каменный круг верхушки Софии, кольцо ее окон под куполом нависает над кромкой этой чаши. А посреди щедрого плоского овала на дне чаши — то самое, что превращает ее в чудовищный корабль.

Колонны, как мачты. Длинный, ровный ряд колонн. Хоть кто-то, интересно, знает их все до единой, а еще — кто их тут поставил и зачем? Ученые люди, как говорят, уже затрудняются с ответом.