Любить, бояться, убивать

Все, кто болен, становятся эгоистами. И куда больше Олю сейчас занимала она сама. Поскорее бы обрести – прямую спину, легкость в движениях, блеск в глазах!

Ближе к обеду Роман уходил – его сценарная группа обычно сползалась в офис продюсерской компании к двум. А Оля – уже в одиночку – продолжала терзать тело гимнастикой. Часам к пяти, совершенно без сил, падала в постель и пыталась уснуть, но чаще просто лежала, постанывала, глотала обезболивающее – мышцы болели неимоверно. И только часам к девяти вечера приходила в полунорму. Могла встать. Одеться. Дошаркать до магазина. Рома любил сыр, орехи, виноград, и она заранее заботилась, чтобы ни один их совместный завтрак не обходился без его любимых продуктов.

Бибирево – район довольно мрачный. Но недавно в нем появился супермаркет немецкой сети. Выглядел, будто пришелец из другого мира. Яркое пятно в скуке и грязи девятиэтажек. Изобилие фруктов, без счета рокфоров с пармезанами, целые полки миндалей-фундуков. И никто не дышит в затылок, не мешает спокойно выбрать – народ в основном толчется в других отделах – там, где спиртное и немудрящая закусь.

По утрам Бибирево мало отличалось от других столичных спальных районов. Кто на работу спешит, кто детей в садик тащит. Но вечерами – Оле казалось – здесь ни единого приличного человека. Все или пьяные, или готовы набраться, или уже с похмелья.

Когда шла из магазина домой – по узкой, худо освещенной улочке – всегда боялась: пристанет какой-нибудь алкаш.

Но до поры обходилось, и Оля (противоречивы все-таки женщины) даже переживать начала: неужели она сейчас настолько страшная, что даже когда много водки, на нее мужики не смотрят?

Вот и накаркала: вчера дорогу ей преградили двое. Дышат перегаром, рожи красные, улыбки кошачьи, масленые:

– Скучаешь, красавица?

– Не скучаю. У меня муж дома. Дайте пройти, – отрезала она.

А дядьки (оба в отцы ей годятся, если не в деды) не отстают:

– Ха! Муж! Хороший муж ночью одну не отпустит!

И лапы распускают – один за руку схватил, второй за плечо.

Единоборствами Оля не занималась сроду. Но будь она прежней – здоровой, сильной – оттолкнула бы, врезала по причинному месту и умчалась прочь, словно лань. А сейчас, на слабеньких ножках, куда убежишь?

Решительности, однако, у нее не убавилось. Завопила голосисто, на весь район:

– Помогите! Кошелек вырвали!

Рядом магазин с запчастями, полно мужиков, должны найтись рыцари.

Алкаши возмутились:

– Ты че орешь! Какой кошелек?!

А второй рот ей затыкает вонючей, грязной лапой и шипит:

– Давай ее туда! Вон, в кусты!

Она решительно вонзила зубы в потную ладонь и закричала еще громче:

– Спасите! Они меня убьют!

Алкоголики, похоже, растерялись, и Оля уже решила, что спасена, но первый пьянчуга гаркнул на товарища:

– Не ссы!

Обхватил девушку за плечи и поволок – в темный угол, к гаражам. Она сопротивлялась, билась, лягалась – но сладить с двумя мужиками не могла.

И вдруг услышала знакомый голос:

– Оля, я здесь! Я полицию вызвал!

Напавшие ослабили хватку, и она завопила:

– Ярик! Ты с пацанами?

Почти уверена была: он не сообразит, как правильно ответить. Но аутист все сделал, как надо. Лихо свистнул, выкрикнул:

– Эй, мужики, сюда идти!

Алкаши окончательно утратили боевой пыл. Один забормотал:

– Да ладно, ты че! Мы шутили вообще!

Второй схватил приятеля за руку:

– Линяем!

Бросили Олю и растворились в темноте.

А она упала Ярику на руки и впервые – сама! – поцеловала его. Не дружески, не по обязанности. Благодарно, жарко. Почти с любовью.

– Пойдем. Отвести тебя домой, – сказал Ярик.

И Оля доверчиво позволила себя обнять.

Римма

Балерина паинькой сложила на коленях руки и жеманно произнесла:

– Не в моих принципах крутить одновременно с двумя мужчинами. Но вчера я была настолько благодарна Ярику! Хотела повести его к себе домой. Как минимум чаем напоить – в благодарность. А может, и что больше. Но дурачок – он и есть дурачок. Сам все испортил. И секса не получил, и к вам вот теперь тащиться пришлось.

Ольга снова умолкла, сделала загадочное лицо.

Паша поторопил:

– Что он сделал?

– Раскололся.

– В смысле? – не поняла я.

– Признался, что сам алкашей нанял. Чтоб они меня напугали, а он спас.

– Ярик об этом рассказал?

– Ну, не то, чтобы… Но когда шли к подъезду, вдруг говорит так важно: «Теперь я настоящий мужчина!» И тут я что-то заподозрила. Спрашиваю: «А не ты ли спектакль устроил?» Он, конечно, в отказ: «Оля, что ты! Как ты могла подумать? Зачем это мне?» – «Как зачем? Чтобы красиво спасти меня». Покраснел, горячится: «Я любить тебя! Я никогда не сделать тебе больно!» Но смутился, занервничал конкретно. С чего бы волноваться, если алкаши случайные?

Я дернула плечом:

– То есть он ни в чем не признавался?

– Нет, – неохотно подтвердила балерина. – Но все равно себя выдал.

– Не факт, – бросилась я на защиту парня. – Он мог банально обидеться, что ты его заподозрила. А то, что рядом оказался, – тоже неудивительно. Ярослав ведь часто за тобой ходил. Просто любовался. Охранял.