Любить, бояться, убивать

Обычно он злился, когда за трудового мигранта принимали, но тетка – жалкая и сердитая – Ване понравилась. Ему было тридцать один, и малолетних свистушек он не жаловал. Девчонки – глупые и капризные. А ровесницы еще хуже – с первого свидания под венец тянуть начинают. То ли дело дамочки сорок сильно плюс – и приласкают, и позаботятся, и детей им не нужно.

И общежитский бедлам достал, а на съем хотя бы комнаты денег Айдаров жалел. Почему бы не разведать – вдруг у мадам еще и жилищные условия подходящие? Ведет себя борзо. Явно москвичка.

Новая знакомая продолжала вредничать, но Иван уже понял: ей льстит внимание молодого-трезвого. Терпеливо дождался, когда поток наездов иссякнет, и помог даме подняться. Пахло от нее не слишком противно. Когда опиралась на его руку – случайно коснулась грудью. Сиськи большие, мягкие. А главное: правда москвичка! Своя квартира – в двух кварталах.

Пока шли, Ваня выведал: пьет с горя. Любимый сын погиб. Совсем недавно, весной. «И осталась я одна-одинешенька, сижу в пустом доме – куда деться, не знаю», – причитала Галина Петровна.

Айдаров было совсем воспрянул, но быстро выяснилось: насчет полного одиночества дама слегка лукавит. К двухкомнатной жилплощади прилагался еще один сын – придурочный, но, по счастью, не буйный. Зовут Ярик. Вечно сидит в своей комнате, молодоженам (а Ваня с Галей настоящий медовый месяц устроили, с безудержным сексом) особо не докучает.

– И жили бы мы счастливо, но одна беда, – рассказывал Иван, – Галка, после смерти старшего, малость умом тронулась. Никак не могла принять, что сына нет больше. Постоянно искала, кто в его смерти виноват, – особенно когда выпьет. То Филя какой-то, то два сыщика долбаных – козел и проститутка.

Взглянул лукаво:

– Это, наверно, вы и помощница ваша.

Я промолчал.

Айдаров продолжил:

– И балерину Ольгу прикладывала. Вроде та – гадина – Федора сама спровоцировала, а потом он, чтоб не посадили, с собой покончил. Что там у них случилось-то?

Я не счел нужным скрывать:

– Федор вместе со своим другом – тем самым Филей – Ольгу убить пытались. Как нежелательного свидетеля. Ударили по голове, в реке топили. Не сомневались: она умерла. Не знали, что в холодной воде смерть наступает не сразу. И не догадывались, что Ольгу успели вытащить и реанимировать. Когда Федор узнал, что девушка жива и дает против него показания, – выпрыгнул из окна. Не хотел в тюрьму идти.

– Вот оно как… – Иван покачал головой. – Галка в подробности не вдавалась. Я-то думал: там ревность, любовь-морковь, может, трахнул, а она потом в полицию заявила…

Он встряхнул головой и решительно добавил:

– Но Галочка моя еще по одной причине на балерину злилась. В нее ж Ярик, инвалид несчастный, влюблен был. Знаете?

– Знаю.

– Вот и Галина знала, – вздохнул Иван. – Сам парень, ясное дело, ей не рассказывал, но она баба дотошная. Проследила за ним. Выяснила, к кому ходит. Разозлилась ужасно. Орала: «Эта стерва Федьку убила, а ты ей задницу лижешь». Ярик ее не слушал, я тоже думал: «Поорет, да успокоится». Но дальше – хуже. Парню ведь пенсия положена как инвалиду. И раньше, я так понял, мать за него деньги получала и сама ими распоряжалась. А тут он вдруг их потребовал. И сумму точную откуда-то узнал – прямо так и сказал: «Мама, отдать мне мои двадцать тысяч триста двадцать рублей». Галка распсиховалась. Но Ярослав (хотя с виду дурак дураком) повел себя по-умному. Знай себе, бубнит: «Отдать по-хорошему. Деньги мои. Я в опеку идти. Жаловаться». Моя бесится, орет: «Это тебя Ольга накрутила!»

– Ну, а я, – Иван не без гордости улыбнулся, – всегда вижу, когда спорить бесполезно. И влияние на Галину имею. Так что смог убедить: базарить без толку. Деньги по закону правда его – пусть и забирает. Галка в итоге согласилась. Смирилась. Но злобу затаила. Без копейки-то неудобно. С работы она ушла, доходов никаких.

– Вы, что ли, ее впроголодь держали?

– Продукты покупал. Квартплату вносил. На колготки там, помаду – все, короче, что нужно, – приосанился Айдаров. – Но ей еще на водку требовалось. Поэтому я строго: в магазины только вместе, а лично ей в руки – ни рубля. Радовался: вроде не пьет. Но однажды – уже в июле – вдруг замечаю: из серванта хрустальная ваза исчезла. А из спальни – часы каслинские. Сначала думал: продала, чтобы на выпивку хватило. Но пьяница деньги заимел – сразу закинулся. А она – ходит трезвая. Да и имущество, я прикинул, тыщи за две сдать можно, это как минимум. Что, думаю, затеяла? Пристал к ней: «Зачем продала, куда деньги дела?» Огрызается: «Вещи мои, куда хочу – туда и деваю».

Так и не выяснил.