Любить Человека: Кончиками пальцев…

Я смотрел в чернеющее небо, а видел прозрачный серый блеск тающих ледников в обрамлении густых угольно чёрных ресниц. Я сжимал руку супруги, а другой неосознанно поглаживал карман, в котором покоилась бумажка с адресом фотографа. Настоящая удача, что мои убедительные речи и заверения в щедром материальном вознаграждении возымели должный эффект – к завтрашнему полудню он обещал напечатать для меня несколько фотографий мистера Тёрнера, которые успел сделать после концерта. Ещё один недостойный поступок в копилку моих грехов, но что поделать? Удержаться было выше моих сил. Как представлю, что рисую не по памяти, а с натуры (пусть всего лишь со снимка), голова идёт кругом, и пальцы дрожат в предвкушении.

– Ты ведь знала, – снежным комом срывается с языка прежде, чем мысль успевает сформироваться. – Ты знала, что это он.

– Знала, – шепчет Грейс, останавливаясь и глядя мне в глаза. – Любой бы узнал его, дорогой. Любой кроме тебя.

С выражением полного недоумения разглядываю её довольное лицо.

– Афиши с его именем на каждом шагу. А на некоторых из них даже его лицо. Ошибиться было сложно, знаешь ли. Тем более, когда ты рисуешь его днями и ночами, и этими рисунками завален весь наш дом.

– Грейс…

– Я взяла один из твоих рисунков и сходила в кассу. Там мне и подтвердили, что это и есть мистер Кристофер Тёрнер. Имея привилегию носить твою фамилию, достать билеты было несложно. Ты бы тоже заметил афиши, если бы хоть иногда смотрел по сторонам, а не буравил взглядом толпу. Оглянись, Гарольд, он повсюду! Столбы, стены домов, доски объявлений… Твой Кристофер всё это время был совсем рядом, дорогой.

Мой Кристофер…

Из её уст это прозвучало так неправильно.

И так чертовски правильно! Мой Кристофер. Да. Мой Кристофер.

Так он и будет называться – мой лучший, мой грандиозный портрет. Работа всей моей жизни.

– Так что я просто взяла на себя смелость побыть твоими глазами, пока сам ты…

Я поцеловал жену. Прямо посреди улицы обхватил её лицо ладонями и поцеловал.

– Спасибо. Ты мой ангел, Грейс. Мой ангел.

Её звонкий смех переливами крохотных серебряных колокольчиков разнёсся по улицам уже спящего Лондона.

– Мой ангел…

***

Следующее утро оказалось одним из лучших в моей жизни. А всё потому, что я наконец успокоился. Совсем. Завтракая в компании жены и сына, я впервые за уже очень долгое время искренне наслаждался их обществом, а не норовил поскорее впихнуть в себя еду и сбежать в мастерскую. Я улыбался, играя с Логаном на ковре в гостиной. Я смеялся, когда Грейс вслух читала последнюю страничку новостей какой-то газетёнки сомнительного качества. И я был счастлив провести с ними каждую минуту вдруг освободившегося времени! Это было похоже на вызволение из неволи. Как будто раньше вокруг моей шеи была завязана верёвка с неподъёмным грузом, тянущим меня вниз и не позволяющим думать ни о чём ином, кроме одной-единственной мысли. А теперь мне стало легко и свободно. Груз испарился, верёвка оборвалась. И всё потому, что я нашёл его. А это значит, что впереди целый океан возможностей, реализовывать которые я начну прямо сегодня вечером. А пока… пока у меня есть достаточно времени и сил, чтобы просто побыть с семьёй, ни о чём не думая.

Я был расслаблен и ближе к обеду, когда уже стал задумываться о выборе костюма для предстоящего вечера. Тревоги не было. Было лишь сладкое ожидание и трепетное предвкушение, но это приятные ощущения. Не изматывающие, а напротив продлевающие удовольствие. Чем-то напоминало детские воспоминания об ожидании у раскалённой печи, когда весь день помогал матушке замешивать тесто и лепить булочки, вырезать бумажные трафареты для печений, а после выдавливать фигурки из теста, а теперь все плоды наших трудов оказались на огне, и мне лишь оставалось дождаться результата. Я наслаждался каждой минутой ожидания, не подгоняя ход времени и прекрасно понимая, что эти минуты – настолько же важные ингредиенты, как мука или сахар.

Сейчас происходило нечто похожее. Я ждал, наслаждаясь самим ожиданием.

И едва часы пробили пять вечера, я облачился в свой любимый костюм глубокого чёрного цвета, попрощался с Грейс и Логаном и направился в сторону небольшого стихийного рынка. Там, в одной из лавчонок с неприметной вывеской меня уже поджидал фотограф. Принимая от него конверт из неприятной как на вид, так и на ощупь, грубой бумаги рыжего цвета, я щедро расплатился и напомнил, что о нашей крохотной «сделке» никто не должен узнать.

Уже спустя пять минут я оказался в крохотном глухом переулке, где помимо меня был лишь чумазый мальчонка с пробитым мячом да его рыжий лохматый пёс. И только тогда я дал волю охватившему меня возбуждению: доставая конверт из внутреннего кармана пиджака, я больше не пытался подавить дрожь в пальцах или замедлить учащённое дыхание. Я понимал, что только что сам себе сделал огромный подарок. Устроил Рождество в середине августа. И да, это было восхитительное ощущение! Как тогда, когда матушка наконец показывала мне результат наших с ней трудов на кухне.