Любить, чтобы ненавидеть

В машине Николай Васильевич сел рядом с Еленой, а подруга с молчаливым мужем устроились на заднем сиденье. Пробка к этому времени рассосалась, они беспрепятственно выехали на Садовое кольцо и двинулись к Самотеке. Все это время Елена Андреевна чувствовала на себе взгляды Николая Васильевича и оттого нервничала, но, странное дело, ей это беспокойство нравилось. Все ее романы после ухода Елагина так или иначе были, по сути, не романами, а данью физиологии, которую она сама своим воображением как бы театрализовала, облекая в романтические одежды. А сейчас всем нутром чувствовала, что возникни у нее какие-либо отношения с этим человеком, их не будет нужды гримировать. Поэтому когда у подъезда своего дома старинная подруга без затей предложила подняться и выпить чаю с остатками вчерашнего торта, она согласилась, больше того, ушла поздно, во втором часу, и только после того, как Николай Васильевич неуверенно попросил разрешения позвонить ей…

Дарья сидела на кухне за столом и смотрела на трубку телефона со смешным коротким отростком антенны. Отчаянно хотелось позвонить Катьке, но воспитание не позволяло — три часа ночи.

Она только что выгнала мужа из своей постели, из своей квартиры, из своей жизни. Он пришел полтора часа назад, пьяный, от него пахло чужими духами, а когда лег рядом с ней, она обнаружила у него на шее отвратительный, вульгарный засос. Это была та соломинка, что сломала хребет верблюду. Дарья растолкала мужа — оказывается, за те несколько минут, что она сидела, ошеломленная своим открытием, он успел преспокойно уснуть, и это взбесило ее еще больше.

Она велела ему убираться туда, откуда пришел. Муж не сразу понял, а когда врубился, с перепугу протрезвел и стал попеременно то просить прощения, то утверждать, что ничего не было, что ей все привиделось во сне. Дарья оставалась непреклонной, потом все же согласилась потерпеть до завтра, а утром чтобы и духу его не было. И вот теперь он храпит в кабинете, а она сидит и не знает, что делать завтра. Настоять или сделать вид, что все ей действительно привиделось? Хорошо бы, конечно, позвонить Катьке, но какой толк от заспанной подруги, не имеющей не малейшего представления, что это такое — любимый когда-то муж, отец твоего ребенка, на глазах опускающийся и к тому же изменяющий с какими-то шлюшками, ибо кто, как не шлюшки, оставляют такие следы?

Нужен он ей?

Деньги в дом приносит она, совладелица модного бутика.

Конечно, как мужчина, будем честны, он хорош, во всяком случае, был до недавних дней. Даже очень хорош. В наше время всеобщей импотенции… Но, может быть, мужские силы у него сохранились благодаря ей, вернее, тому, что она по двенадцать часов колготится в бутике, а он позволяет себе сибаритствовать: только отводит дочку в школу и забирает обратно, все остальное время валяется в мастерской на старом матрасе, замышляя гениальные картины. А ночью жалуется, что она лежит колода колодой…

Когда это началось? Когда она что-то недопоняла, что-то пропустила? И в себе, и в нем.

И еще — нужен ли он дочери, Сашеньке?

Скорее всего, да. Хотя много ли он с ней проводит времени, если целыми днями торчит в мастерской, кстати, купленной на ее деньги в их же доме, малюет каких-то уродцев, часами разглагольствует с такими же, как и он, непритыками. А ведь как хорошо начинал! Дарья вспомнила, как он много лет назад уговорил ее позировать ему ню. Почему она согласилась, она и сейчас не могла бы объяснить. Видимо, влюбилась без памяти. Они прерывали сеанс и предавались самым невероятным любовным играм на огромном матрасе, брошенном на пол в углу его комнаты, том самом, который потом перекочевал в мастерскую — не на нем ли он получил этот проклятый засос?

Дарья опустила голову на скрещенные руки и заплакала…

В самом начале рабочего дня у Кати зазвонил сотовый. Она покосилась на начальницу, прошептала в телефон «Сейчас» и вышла на лестничную клетку.

— Слушаю.

— Катюх, это Гоша.

— Привет, — без всякого энтузиазма ответила Катя.

Она не любила Гошу, Дашиного мужа, знала, что он изменяет ей, о чем давно шептались общие знакомые. Одна Даша оставалась в неведении, была ему верна и свято верила в его талант, который если и не раскрылся еще, то обязательно раскроется, вот-вот взорвется мощным всплеском и загорится ярким пламенем. Именно в таких выражениях она объясняла подругам свое долготерпение, повторяя невольно слова мужа. Любила ли она его по-прежнему? Наверняка нет. Была привычка, подкрепленная внешним благополучием, правда, ею же и созданным, размеренная, накатанная жизнь, нежелание потерять или сломать ее, как бывает, когда не хочется расставаться со старым, когда-то очень любимым платьем.

— Катюх, меня Даша выгнала, — упавшим голосом сообщил Гоша.

— Что, согрешил? — сыронизировала Катя.

— Я серьезно, Катюх.

— На самом деле? — переспросила Катя.

— Ну да… — уныло подтвердил он.

Так, приехали!