В свои рабочие дни, со времени начала нашей с Джоном связи, я старалась избегать находиться в одной комнате с Джоном и Йоко. Это удавалось мне около двух недель, пока однажды мы все трое не очутились вместе в одной из жилых комнат. Мне было не по себе, и я незаметно взглянула на Джона, но он смотрел в другую сторону. Йоко же, похоже, чувствовала себя прекрасно. Она посмотрела на меня довольно весело и начала хихикать. Джон, посмотрев на Йоко, тоже начал смеяться. Мне, однако, было не до смеха.
«Мне было паршиво, когда мы встретились все трое, — сказала я Джону в ту ночь. — Я хочу уволиться.»
«Это было ужасно, — ответил Джон. — Такое дурацкое чувство.» На следующую ночь Джон сказал мне: «Йоко говорит, что если бы не она, мы не были бы вместе и считает, что это будет очень нечестно с твоей стороны — уволиться только из — за того, что тебе неловко. Так что подумай об этом перед тем, как предпринять что — либо.» Джон внимательно смотрел мне в лицо, наблюдая за моей реакцией: «О'кей?»
«Мне все равно это не нравится».
«Мне не хочется огорчать Йоко.»
Мысль, что Йоко будет расстроена, похоже, волновала Джона. Я не могла видеть, как он переживал, и в конце концов ответила, что пока останусь.
Джон находился в странном положении: его жена и любовница сосуществовали большую часть времени под одной крышей. Путь, по которому он пошел, заключался в игнорировании этого факта. С другой стороны, Йоко, похоже, с удовольствием наблюдала и пыталась контролировать положение дел. Я знала, что традиционно в Японии жена и любовница часто бывали подругами. Однако, я не была японской любовницей, и такое положение меня смущало.
На следующее утро Йоко вошла в мой кабинет, и спросила, как мои дела. Потом сказала: «Я знаю, что тебе неловко слушать это, но у вас с Джоном есть право побыть некоторое время вместе. Так что я решила отправиться на конференцию феминистов в Чикаго. Меня не будет неделю. Думаю, так будет правильно.» Затем она добавила: Я сказала Джону, что вы вдвоем будете продолжать работу, как обычно, пока меня не будет, так что никто не будет болтать о том, что происходит. Почему бы и тебе не делать вид, что ничего такого нет? По — моему, это тоже было бы правильно.
«Она сказала тебе, что уезжает?» — спросил потом меня Джон. Он ухмыльнулся. «Нам просто нужно делать вид, что ничего не происходит.» Джону очень понравилась эта идея «делать вид».
В ночь, когда уехала Йоко, Джон настоял, чтобы я осталась в Дакоте. Сначала эта мысль меня смутила, но Джон сказал, что мне будет очень хорошо, добавив, что двенадцать комнат в Дакоте гораздо удобней для нас, чем моя маленькая квартира — кабинет. Первоначальная неловкость от пребывания в Дакоте скоро перешла в огромное наслаждение от того, что наконец — то можно быть всю ночь вместе с Джоном. Я не хотела спать в их спальне, поэтому Джон перетащил матрас в гостиную. Но даже после этого я была слишком взволнована и не могла заснуть. Джон, который спал спокойно, всю ночью держал меня в своих объятиях. К рассвету я все же заснула.
Утром, за кофе я сказала ему, что не могу больше ночевать в Дакоте. Мне было слишком не по себе. Джон согласился со мной «Как только закончу альбом, мы уедем отсюда к черту», — объявил он.
До этого я никогда не задумывалась над тем, чтобы поехать куда — нибудь вместе, и эта идея застала меня врасплох.
В течение недельного отсутствия Йоко мы с Джоном исполняли ее пожелания. Днем я делала свою работу, а Джон смотрел телевизор, сочинял музыку или играл на гитаре. Вечером мы становились молодой парой, приходящей на свидания. Йоко любила лимузины и, чтобы доставить ей удовольствие, Джон повсюду разъезжал в лимузине. «Тебе понравится ходить пешком, — уговаривала я его. — Вот увидишь, так лучше. Когда сидишь в лимузине, невозможно рассматривать витрины.» Он не выносил никаких упражнений. В конце концов, после долгих уговоров мы прошлись один или два квартала. «Мне это нравится», — сказал Джон. Вскоре мы ходили пешком по кинотеатрам и ресторанам или проводили вечер, гуляя по Центральному Парку. Затем шли ко мне — как и договорились после моей первой (и единственной) ночи в Дакоте. Он уходил до рассвета, чтобы никто не подумал, что он ночевал не дома.
Как бы странно это не звучало, но именно Йоко устроила мне любовную связь — связь, принесшую мне небывалое счастье, о котором я и не мечтала.
Однажды Джон вошел в мой кабинет с макетом обложки альбома «Умственные Игры» в руках. На конверте на переднем плане была изображена маленькая фигурка Йоко на фоне огромного, как гора, портрета Йоко лицом вверх. На обратной стороне Джон был взят камерой с гораздо более близкого расстояния и принимал угрожающие размеры.
«Эта идея пришла мне во сне, я просто вычислил ее. Посмотри.» Я внимательно изучила конверт, потом вновь посмотрела на Джона.
«Что я делаю — это ухожу от Йоко. Неужели ты не видишь?»
Я посмотрела снова. Он уходил прочь.
В ту неделю Йоко звонила несколько раз. Наш разговор был всегда одним и тем же.
«Все идет нормально?»
«Да.»
«Никаких проблем?»
«Нет.»
«Хорошо.»
Затем она просила позвать Джона. Их разговор всегда был сердечным и легким. Йоко держала свое слово. Похоже, она делала все, чтобы мы с Джоном стали ближе друг другу. К концу недели Джон закончил со своим альбомом «Умственные игры». Узнав, что Йоко собирается прилететь на уик — энд, он сказал: «По — моему, надо смотаться куда — нибудь на время. Давай поедем в Лос — Анджелес. Там будет Гарольд и еще кто — нибудь для компании. Эллиот тоже там. Можем пошататься и с ним.» Эллиот был Эллиотом Минцем, работавшим на лос — анджелесском радио и телевидении. Он стал другом Йоко после интервью с ней, во время которого высказал ей множество комплиментов, и польщенная око стала звонить ему, и вновь слышала лестные слова. После нескольких телефонных разговоров око сказала Джону, что с Эллиотом «все в порядке» и подтолкнула Джона к дружбе с ним.
В ту ночь, а потом утром Джон высказал мысль о поездке в Лос — Анджелес. Хотя мысль о том, чтобы поехать с Джоном и пугала меня, ноя была готова к этому, так как эгоистично хотела владеть им безраздельно. Но, поскольку Йоко держала свое слово, я попросила Джона позвонить ей и сообщить, что мы уезжаем на отдых. Мы не могли просто смыться. Джон был согласен со мной. Позднее он сказал, что уже поговорил с ней. «Она очень счастлива за нас, — сообщил он. — Очень рада, что у нас все идет нормально.» У него был вид облегчения.
Я знала, что Тони Кинг, с которым я познакомилась вовремя одной из своих поездок в Лондон от АВКСО, был в Лос — Анджелесе, и мне хотелось увидеться с ним. Тони всегда говорил, что хотел бы узнать Джона лучше. Я была уверена, что им будет приятно общаться друг с другом, и позвонила Тони, чтобы сказать, что мы едем в Л. А. Оказалось, что он только что закончил работу над новым альбомом Ринго Старра «Ринго» и собирается ехать домой в Лондон. «Пожалуйста, останься», — попросила я его, и Тони согласился задержаться еще на несколько дней.
«Мы его не разочаруем», — сказал мне Джон, когда я рассказала ему об этом.
В субботу к Джону пришел Гарольд Сидер, чтобы назначить дату переговоров о разделе компании Эппл. Джон позвонил мне домой и попросил прийти: «Я оставлю входную дверь открытой. Приходи в Дакоту и проходи прямо в спальню. Я не хочу, чтобы Гарольд видел, что ты здесь». Я приехала в Дакоту и нашла Джона в спальне: он смотрел телевизор и ждал меня. Заперев дверь, мы занялись любовью. Затем я вышла из квартиры и позвонила перед дверью. Джон вышел впустить меня. «Мэй пришла поработать», — сказал он Гарольду. В конце встречи Гарольд объявил, что ему нужно ехать в аэропорт — вечером он вылетает в Лос — Анджелес. Джон ринулся в мой кабинет. «Мэй, мы едем в Л. А!»
«Когда?»
«Семичасовым рейсом.»
Все произошло так быстро, что у меня не было времени на раздумья. Я спустилась вниз, взяла такси и поехала домой собрать кое — какие вещи. Потом я позвонила матери и сказала, что уезжаю в Лос — Анджелес по делам. «С кем ты едешь?» — спросила она.
«С Джоном.»
«А Йоко едет?»
«Она в Чикаго.»
«Понятно.»
Я думаю, что она что — то подозревала. Я никогда не врала маме и знала, что если она спросит меня о чем — либо, то скажу ей правду, даже если это будет вызовом всем ее убеждениям. То, что я уезжала с Джоном, противоречило и всем моим прежним убеждениям, и все же мне не терпелось отправиться.
Пока ехали в аэропорт, Гарольд еще раз разъяснил Джону закон о деньгах. «Джон, вы очень богатый человек, — говорил он ему, — но в настоящий момент вы должны понять, что у вас нет наличных. Все ваши деньги вложены в Эппл. Пока лишь одному Господу известно, когда эта корпорация будет расформирована. Это дело может тянуться вечность. Единственные деньги, которые вы можете расходовать, идут от вашего спорного имущества. Все это тратит Йоко. Те деньги, на которые вы жили до сих пор, были выданы вам авансом Алленом Клайном. Теперь их тоже нет. В настоящий момент у вас реально нет и цента. Расходы на юридические дела Вы можете вести в кредит и списать, но все деньги, которые вы тратите теперь, — это деньги не Аллена Клайна, это деньги, к которым у вас нет доступа или которые вы еще не заработали. Единственные доступные вам деньги — это заем. Чтобы вы могли действовать дальше, вам нужен заем. «До чего же хуево!» Джон повернулся ко мне: «Терпеть не могу брать взаймы», — твердо сказал он.
Отношение к деньгам сложилось у Джона еще в детстве, как и у меня. Я была приучена никогда не брать взаймы, так же был приучен и он. Джон, которого с детства приучали быть бережливым, по природе был скромным человеком.
«Мы будем занимать как можно меньше», — сказал Сидер. — «В настоящий момент единственно разумным будет для вас реальный контроль. Вы понимаете меня?»
«Мои родители никогда не зарабатывали больше четырех тысяч в год», — сказала я Джону. — «Я знаю, как надо тянуть.»
Сошлись на том, чтобы занять в последний раз 10000 долларов у Кэпитол Рекордз. Джон был весьма обескуражен тем, что он одновременно очень богат и очень беден.
Гарольд очень хорошо знал, что происходило между нами. Он понимал, что мы решили изображать, будто ничего такого нет, и молчал. Я знала, что другие тоже все поймут — было просто невозможно не понять — однако Джон, помня о том, как Йоко озабочена своим имиджем, считал, что мы обязаны скрывать наши отношения. «Мы должны держать все это в секрете, — сказал он в самолете. — А то Йоко просто сойдет с ума.» «Это я сойду с ума, — ответила я. — Что будет, если это попадет в китайские газеты? Моим родителям будет стыдно ходить на работу.» «А как насчет монахинь? Что скажут они, когда узнают, что их невинная маленькая Мэй сбежала со мной?»
Эта воображаемая картина заставила меня вздрогнуть и засмеяться одновременно. «Они скажут, что я все — таки поддалась искушению.»