Любить Джона: Нерассказанная история

Джордж позвонил прямо перед концертом. «Хочешь поговорить с Джоном?» — спросила я. «Нет.» Джордж уже слышал о решении Джона, и был сердит. «Скажи ему, что я сам начал это турне, и сам его и кончу», — проворчал он и положил трубку.

Позже в этот вечер позвонил Пол. В отличие от Джорджа, он был исключительно выдержан. Джон объяснил ему свои опасения о налогах, и они согласились, что нужно найти решение.

На следующий день Джон вдруг решил отправиться к Ли Истману, которого он решил взять себе в адвокаты. Когда позвонили Пол и Линда, Джон сказал Линде: «Мы собираемся сегодня вечером к твоему отцу.»

«Отлично! Я очень рада!» — зачирикала она.

В тот вечер у Джорджа был второй концерт в Гардене, и перед уходом Джон отправил туда Джулиана с Хилари, попросив передать Джорджу, что пошел к Ли Истману попытаться решить проблему.

Истманы жили на Парк — авеню в огромной элегантной квартире, увешанной коллекцией из картин Пикассо, Корнелла и Де Кунинга. Истман пожал Джону руку и провел нас в свой кабинет. Мы сели на диван, а Нил Аспинол, сопровождавший нас, устроился на стуле в стороне.

Мне не показалось, что Истман не был в восторге от визита Джона. Они проговорили в течение часа, во время которого было легко заметить холодность Истмана. Для него Джон был просто хулиганом: он был единственным, кто настаивал на том, чтобы менеджером БИТЛЗ был Аллен Клайн, и он был единственным, кто отказался подписывать соглашение. К концу довольно — таки неприятного часа Истман сказал презрительно: «Джон, ты просто не понимаешь, какие от тебя неприятности. Во всем виноват один ты. Поэтому и Джордж ненавидит тебя. Он никогда не простит тебя. Он больше не будет разговаривать с тобой. Он никогда больше не заговорит с тобой.»

«Это мы еще посмотрим, Ли. Но я просто хочу разобраться», — ответил Джон.

«Здесь не в чем разбираться.» Затем Истман снова попытался заставить Джона подписать соглашение, без перерыва повторяя, что Джордж ненавидит Джона, и что единственная вещь, которой Джон может оправдаться в глазах Джорджа, чтобы остаться его другом, — это подписать документ.

Они еще полчаса перетягивали канат, когда зазвонил телефон, и Истман взял трубку.

Это был Джулиан. Он позвал Джона, и Джон попросил меня поговорить с ним. Я перешла в соседнюю комнату. «Я только что видел Джорджа, — возбужденно говорил Джулиан. — Он хочет передать папе, что все прощено, и что он по — прежнему любит его и хочет, чтобы он пришел на вечеринку к Джорджу сегодня вечером.»

Я вернулась в кабинет и объявила: «Джулиан передал послание от Джорджа Джону.»

«Да?» — сказал Джон.

«Джордж говорит, что все прощено, и он по — прежнему любит тебя. Он хочет, чтобы ты пришел к нему на вечеринку сегодня вечером.»

Джон сиял. Я тоже. Истман был в ужасе. Через пять минут встреча закончилась, Нил отвез нас на вечеринку к Джорджу в дискотеку «Гиппопотам», и мы все чудесно провели время. Джон в конце концов подписал это соглашение в начале января.

В ближайшие за этим дни мы съездили с Джулианом в Монток — посмотреть тот самый каменный дом, который Джон подумывал купить. «Следующим летом он уже будет нашим, — сказал ему Джон. — На следующее лето ты приедешь сюда к нам.» Потом мы отправились во Флориду, где отпраздновали начало Рождества. Когда мы вернулись в Нью — Йорк, мы решили устроить для Джулиана второе Рождество и купили подарки и елку. Джон сказал, что сам нарядит елку и завернет подарки, видя, как я устала. С благодарностью я отправилась в постель. Когда я проснулась, Джон мирно спал рядом со мной. Я встала, и мы вместе с Джулианом установили и украсили елку и завернули все подарки. В два часа Джон наконец проснулся и обнаружил, что все уже сделано.

Затем снова начала звонить Йоко, чтобы сообщить Джону, как она соскучилась по Джулиану, и как хочет его повидать, несмотря на то, что однажды она дала мне понять, что общение с Джулианом ее очень расстраивает, поскольку Джулиан был с Джоном, а Киоко с ней не было. Все же она продолжала настаивать на встрече с Джулианом, и было запланировано время для ее визита. Как только Йоко вошла в квартиру, она обняла Джулиана за шею и поцеловала его. «Я очень скучала по тебе», — сказала она. Потом она повела легкую, милую беседу о его жизни и школе. Она молола языком, не переставая.

Она была очень сердечна и со мной. Джон и я показали ей нашу квартиру. Ей особенно понравилось зеркало над камином. Оглядевшись вокруг, она повернулась ко мне и сказала: «Совсем неплохо». Позже она вделала зеркало в потолок над своей кроватью. Через час она поцеловала Джулиана и попрощалась.

Потом она начала звонить, упрашивая Джона привезти Джулиана в гости к ней в «Дакоту». Джон свозил его туда вскоре после Нового Года и перед отъездом Джулиана в Англию. За последние два месяца это была единственная встреча Джона с Йоко, а которой я не присутствовала.

Джулиан уехал вскоре после Нового Года, и Джон вернулся к работе над «Рок — Н-Роллом», а также начал писать новые песни.

Я догадывалась, что он хочет сделать новый альбом.

Как — то вечером мы встретились с Полом и Линдой. Вдруг Полу пришла в голову идея: «Давайте позвоним Дэйвиду.» Мы позвонили Дэйвиду Боуи, и он пригласил нас в свой номер в «Пьерре». Мы с Джоном встречались с ним пару раз еще до Рождества, и каждый раз он настойчиво предлагал послушать записи к его новому альбому, который он позже назовет «Молодые Американцы» («Young Americans»). На этот раз он проиграл альбом для Пола и Линды, хотя мы с Джоном слышали его уже сто раз. Как только альбом кончался, он проигрывал его снова. Я заметила, что Пол начинает беспокоиться. «А можно послушать еще какой — нибудь альбом?» — спросил он. Дэйвид не обратил на него никакого внимания, но когда он собрался поставить альбом в третий раз, Джон сказал: «Он великолепен. Но, может, у тебя есть еще что — нибудь интересное послушать?»

Боуи на мгновение оцепенел, а потом улыбнулся и сказал мне поставить какой — нибудь другой диск. Я выбрала альбом Ареты Франклин и поставила на проигрыватель. Тогда Дэйвид сказал: «Извините, я на минутку». И вышел вон из комнаты.

«По — моему, ты задел его чувства», — сказала я Джону.

«Пол весь вечер просил его сменить пластинку», — ответил Джон.

«Он обиделся, Джон.»

«О, нет. Просто, так уж он устроен», — неожиданно прощебетала Линда.

Как только мы вернулись домой этим же вечером, Джону позвонил Дэйвид. Они тихо поговорили какое — то время, а когда Джон повесил трубку, он сказал мне: «Дэйвид действительно обиделся, когда я попросил его сменить пластинку. Он был очень расстроен. Я без конца твердил ему, что не хотел его обидеть.» Джон был очень огорчен реакцией Дэйвида.

«Когда Дэйвид смотрит на тебя, его глаза так и светятся восхищением, — сказала я ему. — Тебе нужно быть особенно внимательным, когда вокруг тебя люди такого рода, потому что каждое твое слово и жест очень много значат для них. Нравится тебе это или нет, но тебе придется быть осторожней.»

Мы продолжали говорить о том, как трудно быть Джоном Ленноном даже в компании таких рок — звезд, как Дэйвид Боуи. «Ты расскажешь Полу?» — спросила я его.

Джон поморщился. «Ты смеешься? — огрызнулся он. — Не имеет смысла. Он все равно не понял бы.»

Вскоре после этого Дэйвид позвонил и пригласил нас на сессии окончательной записи «Young Americans». Во время сессий Джон устроил джэм с гитаристом Карлосом Аломаром, и вышла интересная вещь. Дэйвид за полчаса накатал текст, и получилась песня «Fame» («Слава»). В соавторстве с Джоном, «Fame» стала первым хитом N 1 Дэйвида.