Любить и мечтать

Я склоняю перед ним голову, точно навеки прощаюсь и прошу прощения, медленно отступаю от него, не смея оторвать взгляда. И тут Симеонов-Пищик по пьесе и по спектаклю должен увести меня в танце. Актер Збигнев Мамонт, играющий эту роль, осторожно взяв мою руку, вдруг обращается к режиссеру: «Можно я уведу ее, не танцуя? Я не могу заставить ее танцевать, я вижу ее состояние!» И ответ: «Да, конечно, делайте, как вам подсказывает интуиция». И он уводит меня за кулисы и там, погладив мою руку, целует тихо и нежно, желая успокоить, согреть своим теплом. Ну можно ли это забыть? Какое душевное добро проникло с пьесой Чехова во всех нас, таких разных людей и актеров!

Склонившись в поклоне и взявшись за руки, мы стояли на сцене и испытывали величайшее человеческое счастье — быть вместе, понимать прекрасное в жизни, вместе беречь эту жизнь.

Как много мгновений было в этом спектакле, с которыми я так сроднилась, и не могу себе представить, что в моей жизни их больше не будет!

Но будут другие…

Встречи с Верой Ефремовой и Александром Вилькиным внесли в мою жизнь новое дыхание, открыли для меня как актрисы новые творческие возможности, в которые я уже переставала верить. И здесь я позволю себе привести слова Александра Михайловича обо мне: «Удивительный художественный парадокс этой замечательной судьбы, как мне кажется, в том, что за всенародно любимой кинематографической и театральной маской „идеального социально-национального характера“ скрывается прекрасное лицо и страдающая душа умной, талантливой, сильной и пережившей много незаслуженных обид женщины. Уверен, что нас всех ждет еще много открытий этой „неизвестной Васильевой“. Вера Кузьминична именно потому Великая Актриса русской театральной школы, что всей своей личной жизнью отстаивает идеалы Добра, Трудолюбия, Самоотверженности в любви, Веры…»

Друзья и роли

Я за свои труды вознаграждена достаточно и нравственно, и материально.

Господа, честь, которую вы мне оказываете, я хочу разделить со своими товарищами.

Господа, я предлагаю тост за всех служителей искусства, за всех тружеников на этом благородном поприще, без различия степеней и талантов.

А. Н. Островский. «Без вины виноватые»

За семьдесят с лишним лет моего пребывания в Театре сатиры ролей, сделанных с Валентином Николаевичем Плучеком, было совсем немного. И если бы я играла только в его спектаклях, то редко выходила бы на сцену. Но, к счастью, как я уже упоминала, меня занимали в спектаклях других режиссеров или актеров, пробовавших себя в режиссуре. Некоторые из таких работ были для меня тоже подарками судьбы, например, роль Нади Кленовой в спектакле «Белый телефон» Гиндина и Рябкина, поставленном ныне покойным Владимиром Раутбартом. Судьба улыбнулась мне не в лучший период моей жизни: я хоронила в душе воспоминания о моей большой любви, мечты о драматических ролях, далеко ушло от меня мое детство, умер отец — голубоглазый крестьянин с робкой, доброй душой. Я и сама словно увяла. И вдруг роль! Очень личная для меня тема: девушка чистая, беззащитная, непосредственная, как птичка, любящая безоглядно, и вся до такой степени простая и родная, что, кажется, и делать-то ничего не надо!

На роль Нади были назначены две актрисы: я и Наталия Защипина. Мне было уже почти 40 лет, Наташа — моложе меня лет на 15. Она музыкальна, профессиональна, а я и стара для роли, и, как это ни странно, робка. Удивительно доброжелательно по отношению друг к другу проходили наши репетиции! Репетировала больше я, и вся внутренняя жизнь героини была мне так близка, что забывался мой возраст, да и я сама совсем не думала о нем. В те времена я была худенькой и в гриме и костюме смотрелась достаточно молодо.

Наташе Защипиной было чуть труднее. Она — настоящая горожанка, умная, без восторгов и без провинциальных сантиментов, но необыкновенно музыкальная, умеющая с легкостью петь и танцевать.

Я ее учила деревенскому пению, она меня — танцам. Никогда у нас не было соперничества, довольно обычного в таких случаях. Волею судьбы роль осталась только за мной, и не было человека, более искренно желавшего мне успеха, чем Наташа Защипина.

А когда закрыли этот спектакль, то именно ее добрые руки согревали мои трясущиеся от горя плечи. Я этого никогда не забываю и считаю Наташу своим другом. Наденька, как писали тогда рецензенты, получилась у меня чем-то вроде современной Элизы Дулитл: душевное богатство и духовное самосовершенствование. А один критик так и написал: «Вот бы увидеть такую Васильеву в „Пигмалионе“ Шоу». Как ни странно, об Элизе Дулитл в «Пигмалионе» я никогда и не мечтала, так как понимала, что специально для меня ничего не поставят. А вот Надя Кленова вошла в мою жизнь, и я отдалась ей целиком.