Любить и помнить

Все это должно было быть тебе давно известно, продолжал корить себя Эд, и давно надо было сюда приехать и увидеть все своими глазами. Ведь ее письмо было достаточно красноречивым; то письмо, которое ты вызубрил наизусть.

Прошел почти месяц с той поры, как он в последний раз видел Сару. Ее образ преследовал его на каждом шагу, не помогло и перемещение на другую базу. Он сопутствовал Эду в тридцатом вылете. Будь это даже трехсотый, все было бы точно так же. Впрочем, он уже стал привыкать к своему новому состоянию. Ему сделалось все равно. А потом он получил письмо.

Эд узнал на конверте почерк сэра Джорджа и вскрыл его, предполагая увидеть дружеское послание. Но там лежал другой конверт, на котором его имя было надписано рукой Сары. Это было как удар ниже пояса. Он страшился читать письмо, которое сулило причинить ему новую боль. Эд осушил почти полную бутылку виски, прежде чем решился взяться за письмо.

«Наверно, пытается оправдаться», – думал он. Что-нибудь в том роде, что она писала Джайлзу, собираясь с духом несколько месяцев. На сей раз она управилась быстрее, если иметь в виду, что письмо странствовало за адресатом по всей Англии. Виски не помогало; письмо действовало как холодный отрезвляющий душ.

Наконец он дрожащими руками разорвал конверт. Письмо было коротким. Без всякого обращения и без приветственных слов, написанное жирными буквами, как будто Сара вдавливала перо в бумагу, чтобы унять дрожь в руке. Его боль словно эхом отозвалась ее болью. Сначала он быстро пробежал письмо глазами, потом стал перечитывать снова и снова.

«Я не могу встретиться с тобой, Эд. У меня не хватает духу. Я думала, что ты погиб. И мне сказали, что Джайлз на пороге смерти. Я дала обет, что, если Джайлз выживет, я останусь с ним. Дала обет, понимаешь? И Джайлз будет жить. Я не могу опять нарушить свое слово, Эд. Пожалуйста, попытайся понять. Попытайся простить. Я всегда буду тебя любить.

Сара».

Он пошел в бар, напился до бесчувствия и пил еще два дня. Поскольку на его счету было уже тридцать вылетов и все знали, что ему дали отставку, на это смотрели сквозь пальцы. Эда с головой поглотила жалость к самому себе.

Сара обрекла его на жизнь в аду, но где же она сама обреталась все эти двадцать лет? Привязанная к человеку, в котором не осталось почти ничего живого, которому нужна была сиделка, а не жена, силы которого, и без того скудные, подрывали бесконечные операции. Она была нянькой, ангелом-хранителем, щедро расточающим ласку, заботу, внимание, а что получающим взамен? Благодарность? Любовь? Скорее всего ни то, ни другое. Сара, целовавшая его сегодня, была похожа на голодного, которому бросили кусок хлеба. Сара изголодалась по ласке. Он вернулся вовремя. Она нуждается в нем, а он наконец обрел цель в жизни. Его вело провидение. Да, иначе не скажешь. Теперь он готов отдать ей все, на что способен. «Прильни ко мне, Сара. Я буду тебе опорой. Я крепко задолжал тебе за двадцать лет и намерен вернуть долг сполна».

Господи! Если бы можно было повернуть время вспять! Сколько раз он собирался вернуться в Англию, но обуздывал порыв, боясь, что не удержится, поедет к ней и, увидев ее, не сможет с собой сладить. Он всячески избегал приезда в эту страну, страшась открыть ящик Пандоры, грозящий новыми бедствиями.

Внешне Сара почти не изменилась. Повзрослела, вот и все. Прическа стала другая – уже не копна коротких волос, а стрижка до подбородка. Взмах щетки – и пепельное облако мягкой волной ложится вокруг головы. Если и есть седина, то ее не заметно. Изменилась соответственно моде и одежда. Платье короткое, но не мини, едва прикрывающее колени, в пастельных тонах, легкое, из тончайшего шелка. А лицо прежнее, изящно вылепленное, с безупречной чистой кожей, с профилем античной камеи, с яркими глазами, обрамленными густыми черными ресницами – более густыми и черными, чем ему запомнилось. У нее была все та же нежная кожа, напоминающая английский фарфор, почти без косметики.

Она казалась тем, чем была: прекрасной женщиной, отважно вступающей в средний возраст. Она даже не пыталась скрыть года – свои сорок четыре. Да это и не требовалось. Ей и возраст был к лицу. Она, как всегда, была покоряющей и по-настоящему женственной; не стыдилась своей женской природы pi не выставляла ее напоказ. Оставалась особенной, ни на кого не похожей, уверенной в себе и не прибегающей к каким-то специфически женским уловкам, потому что в них не было нужды.

Его пронзило давно изведанное желание раствориться в этом источнике женственности. Вот оно, что он тщетно искал у других женщин. Но ведь и в нем сохранилось все то, что искала она. Очевидно, жизнь с Джайлзом Латрелом рождала в ней неудовлетворенность. Они с Эдом видели друг в друге свою вторую половину. Правда, – и в этом-то состоит одно важное «но» – то, что видела сейчас перед собой Сара, было только внешней оболочкой Эда Хардина, удачливого полковника военно-воздушных сил, без пяти минут генерала.