Любить и убивать

– Страшнее Бидона посуды нет! – изволил пошутить Дед, но вошедшая в кабинет с подносом Лидия Сергеевна не согласилась с ним: – Есть! – и, поставив поднос на письменный стол, а затем расставив на зеленом сукне бутылку «Смирновской» и бутылку «Джонни Уокера», укоризненно указала на них пальцем.

– И слава Богу, что есть! – возликовал беспринципный Смирнов.

Оформив и закуски, Лидия Сергеевна разлила по трем разным емкостям: Смирнову водки в старомодный стограммовый стопарь, Махову в длинный заграничный стакан со льдом (лед в тарелке тоже принесла) виски, а себе в рюмку коньяку из маленького графина.

– За первый успех! – предложила Лидия Сергеевна.

– Нет еще успехов, – ворчливо возразил, жене, чтобы просто возразить, Дед.

– За почин! – примирил их Махов.

За это согласно и синхронно выпили. Дед тут же, перехватив инициативу, распределил по второй.

– Спешишь, – стальным голосом предупредила Лидия Сергеевна. Но Смирнов тут же усмирил ее, душевно и искренне сказав:

– Я хочу, чтобы мы, профессионалы, все втроем выпили за Жорку Сырцова, настоящего сыщика. За его здоровье и за его удачу.

Чокнулись и выпили до дна. А потом Дед спросил:

– Кстати, где он? Ты не знаешь, Леня?

…Возвратил его в сознание нестерпимо болезненный тик в башке чуть выше правого уха. Осторожно, чтобы не усилилась боль, слегка приподнял веки и увидел наверху и чуть в стороне нестерпимо яркую лампочку. С трудом перевел взгляд вбок. На струганой скамье за струганым столом сидели Паша Рузанов и бомж Малыш. Они пока не заметили, что он открыл глаза, и поэтому он вновь смежил веки, чтобы попытаться вспомнить, что же произошло. Вспоминалось поначалу кусками, рвано: Кабыздох, крышка люка, покрытая дерном, желтый свет лампы. А потом все соединилось, и он вспомнил все и понял все. Господи, какой идиот! Попался, как мальчишка, играющий героя Сталлоне. Кабы сразу, после того, как открыл дверь, рывком на бок и в перекат к пустой стенке. Тогда и Малыша за дверью под стволом держал бы. Если бы да кабы…

Не открывая глаз, он незаметно подергался. Увязан беспощадно и крепко-накрепко. Представил себе картинку: общий план схрона. Ясненько, ясненько. Он прикручен к топчану, с которого – чувствовал спиной и задницей – сняты были и коврик и матрац: под ним – жесткие доски.

– По всем расчетам пора ему и оклематься, – донесся до него голос Малыша.

– А он, я думаю, и оклемался уже, – решил Паша. – Лежит себе тихонько и обдумывает, как ему дальше жить.

– Может, помочь ему очнуться? – предложил Малыш.

– Да не надо. Скоро сам заговорит. Делать-то ему что-нибудь надо?

Сырцов открыл глаза и согласился:

– Надо.

Рузанов живо к нему обернулся и осведомился с детской любознательностью:

– Ну, и что ты собираешься делать?

– Еще не придумал.

– А придумаешь? – оживился Паша.

– Придумаю, – твердо пообещал Сырцов.

– Где ты свою машину оставил? – без надежды на ответ задал главный вопрос Паша.

– Ищите, – посоветовал Сырцов.

– Опасно, конечно, но придется, – согласился Паша. И Малышу: – Димон, тебя здесь в округе никто никогда не видел. Ты пойдешь.

– Когда? – без удовольствия поинтересовался Малыш. Куда исчез недавний бомж?! Перед Сырцовым стоял благообразный и процветающий мужчина, по виду бывший спортсмен.

– Сейчас!

– Где искать? – потребовал конкретизировать задание Малыш. – Ты эти места знаешь.

– Четыре улицы… – начал было Паша, но Малыш перебил:

– Здесь, как я понимаю, только четыре и есть.

– Вот-вот. Все четыре. И лесок за шоссе как следует прошерсти. Найдешь и отгонишь к водохранилищу. Там высокий бережок и достаточная глубина под ним. Вот туда его автомобильчик и скинешь. Там безлюдно.

– Теперь всюду людно, – сказал Малыш, вставая. – Но постараюсь.

Паша протянул ему ключи, которые лежали на столе в компании со всем сырцовским арсеналом. Малыш взял ключи и бесшумно исчез из схрона. Поднялся и Паша, чтобы присесть на топчан совсем рядом с Сырцовым. Очень хотел ему в испуганные глазки посмотреть. Посмотрел и удивился: взгляд у Сырцова был не совсем осмысленным, но не испуганным.

– Тебя, я думаю, сюда Рекс привел. Уходить буду – обязательно пристрелю этого пса-идиота. И Лукьяновне башку оторвать следовало бы. Это она, маразматичка, сюда с ним ходила.

– Откровенен, – констатировал Сырцов. – Значит, решил меня кончать.

– А как же! – радостно подтвердил Паша. – Обязательно кончу! Ужасно руки чешутся сделать это как можно быстрее. Но… – Он мельком глянул на свои наручные часы. – С трупом в одном помещении шесть с половиной часов находиться противно. Я тебя прямо перед уходом кончу.

– Малыша отослал, чтобы выговориться всласть?

– Да нет. По делу. Но ты прав, выговориться хочется.

– Излагай, – одобрил его намерение Сырцов.

– Ишь ты, супермен сраный! – вдруг разозлился Паша. Он фалангами среднего и указательного пальцев правой руки прихватил сырцовский нос и с яростью стал выворачивать его в разные стороны. Слезы покатились у Сырцова из глаз. – Плачешь? Плачь, плачь, жук навозный!

Перестал вертеть нос, радостно оскалился. Сырцов ощутил, как теплые струйки от уголков глаз поползли к ушам.