Любить и верить

— Ну, ему далеко. Хорошо в деревне — и подработать можно, и хозяйство. Вот я был у Сидоренко. В городе делать нечего, хозяйства нет, работать не дают — пенсии не будет. Так кочегаром или дворником — неохота. А в деревне — кролики вот. Еще весь октябрь держать. Их уже сто штук. Чем их кормить, косить нечего уже. А сдавать нельзя. Вот после октября — шкурки сразу рубль семьдесят: одни шкурки сто семьдесят, и мясо. Вот так пятьсот рублей. А это деньги. Покупаем тогда большую свинью. Детям послать, и самим без сала плохо. Вот пойду на пенсию, будем свиней держать. А физкультуру возьму. Надо последний годок. А ты из района едешь?

— Да.

— На семинар, наверно, вызывали?

— Да.

— На конференции был?

— Был.

— Били вашу школу что-то…

— Ну, надо кого-то бить…

— Успеваемость…

— Да, второгодников больше, чем где.

— Конечно, будут бить — сами виноваты. Зачем ставите?

— Да черт их знает, получается как-то.

— Нельзя, нельзя. Картошку копать посылали?

— Да, две недели. А вы?

— И мы. Я ведь говорил тогда, на конференции — пойдем сразу, пока погода. Никто не послушал.

— Да, вы тогда хорошо выступили.

— Ну а что, и пошли бы, и выкопали бы сразу, в дождь бы не ходили.

— Никто не хочет ответственность взять на себя. Помните, выступал один тогда, после вас: «Да, надо, помогайте». А потом: «Но я вас не посылаю, нет. Используйте воскресенье, уроки труда…»

— Да…

— Ты в восемь поедешь?

— Да.

— Ну ладно, пойду, бураки нужно внести, а то морозик на ночь может быть.

— Один мой знакомый хотел у вас книги купить.

— А кто он?

— Студент.

— А родители у него кто? Богатые?

— Да нет, так. Но книги некоторые он бы купил.

— Пускай покупает, нам они уже ни к чему. Поедем, может, куда — останутся, с собой их брать, что ли. Не век, может, нам здесь сидеть, — Мише квартиру скоро дадут, да и Мане тоже.

— Книги сейчас, — дефицит, в городе не достать, особенно хорошие.

— А, это кому делать нечего. Надо — взял в библиотеке, я знаю, читал, в «Литературной газете» писали: понакупят, а читать не читают.

— Ну, у вас самих — вон сколько книг.

— В наше время без книг нельзя было. В библиотеке ничего нет, учебников нет, что сам купишь, с тем и работали, что по литературе, что я по истории. По истории лучше, учебник. А жене, помню, сразу после войны — на всю школу не было «Войны и мира», попробуй по памяти. Да тогда их никто и не покупал.

— Я и сам хотел взять несколько книг.

— Каких?

— Пушкина, Тынянова, Рокуэлла Кента и лекции по истории Греции.

— Бери.

— По истории — лекции 1914 года издания. Она, может, дорогая, в городе, в букинистическом.

— Да ладно, бери.

— Так он приедет ко мне, мы заедем книги посмотреть.

— Зачем? Ты ему напиши список.

— Список — да, но лучше, если сам посмотришь.

— Нет, не надо. И хата наша такая. Посмотрит, скажет: «Вот учителя. Век жили, ничего не нажили».

Посидели еще немного. Гость посматривал на старый, громко тикающий круглый будильник. Он зашел просто так, потому что нужно было, добираясь из райцентра, делать пересадку. Пора было уже на остановку, но не хотелось идти из теплой хаты в холодную осеннюю темноту, ожидать у грязной дороги рейсовый автобус.

ВЕСНОЙ

Так и осталось в памяти все словно застывшим. Ростом чуть выше сверстников, стройнее. Мягкие светлые волосы, светлые глаза, всегда немного застенчивый, улыбчивый. Никогда ничем не выделялся, но хорошо играл в футбол, мог на четверку решить контрольную по алгебре, хорошо ответить по истории. Тихий, всегда спокойный, не задирал девчонок. С самого начала седьмого класса долго лежал в больнице, — на живот он жаловался с самого детства. Врачи говорили «гастрит, гастрит». Потом повезли в область, спешно сделали операцию. После операции матери сказали, что уже поздно, сын умрет недели через две. Она подождала, пока его выпишут, и вместе вернулись домой.

Дома с утра он слышал, как мать подняла рано старшую сестру, — ей далеко до школы, потом потрескивала печь, потом мать подняла двух младших: они ходили в третий и второй классы. Начальная школа была рядом, в их деревне. Когда он встал сам, в печи ровным слоем лежали красные угли. Матери было нужно на работу.

— Мам, а мне в школу не ходить?

— Не ходи.

— Мам, а я помру?

— Помрешь, сынок.

Ели вместе вкусные блины с салом, мать ушла на работу.

Он вышел на улицу. Середина марта, яркое солнце, грязь, схваченная ночным морозом, твердая. К обеду грязь растает, нужно будет ходить в резиновых сапогах, вот-вот потечет березовик. Все были в школе, пойти не к кому…

В хате он полистал книжку по истории, посидел на теплой печке. Прибежали сестры из школы, показали дневники и тетрадки, вместе пообедали, мать на обед не пришла. Сестер он никогда не обижал. Нянчила их старшая сестра, по женской покладистости не утруждая его этой заботой, и маленькие сестры его любили.

До вечера в хате никого не было. Пришла мать, открыла печь, села на табуретку, положила руки на колени.

— Мам, а можно, я в школу похожу?

— Можно.

— Я к Петьке схожу уроки спросить.

— Сходи.