Любить или воспитывать?

– Роберт учится в институте, и еще занимается на кафедре, и еще играет в театре, и еще ходит в походы… В общем, дома мы его видим крайне редко. Но Оленьку он тоже любит, когда видит, всегда с ней играет… Вот какая у нас теперь хорошая, дружная семья, а ведь еще два года назад в голову лезли такие глупости! Вы будете смеяться, но мне кажется, что я только сейчас узнала, что такое настоящее счастье…

«Артур, Артур, я была к тебе несправедлива, – мысленно покаялась я. – Надеюсь, ты не сердишься на меня. Ведь у тебя теперь есть живая и счастливая мать, милая жена и пухлая Оленька…»

Как с этим жить

Они вошли ко мне в кабинет друг за другом, и вместе с ними – я отчетливо это ощутила – вошла беда. Не выдуманная, не высосанная из пальца, не раздутая на пустом месте. Настоящая.

Женщина казалась очень полной для своего небольшого роста и двигалась неловко, как человек, который растолстел недавно и еще не привык к своим изменившимся габаритам. Мужчина, наоборот, выглядел нездорово истощенным и высушенным изнутри каким-то внутренним огнем. Лет им было немало. Никакой ребенок не вошел с ними и не остался в коридоре. Они еще не сказали ни слова, но мне отчего-то уже сделалось не по себе.

– Что ж, это действительно вы… Но мы, собственно, сами не знаем, зачем пришли, – честно признался мужчина, когда я предложила им сесть и раскрыла журнал. – Вы не психиатр и ничем не можете нам помочь. У нашего единственного сына – шизофрения.

– Сколько лет сыну? – спросила я, единственно для того, чтобы что-то спросить.

– Восемнадцать.

– Мы были у вас больше десяти лет назад, – вступила женщина. – Советовались с вами, как лучше развивать одаренного ребенка. Просили посоветовать школу посильнее.

– И я… что? – я все сильнее ощущала растерянность.

Разумеется, я их не помнила. Зачем они пришли теперь? Чего хотят? Оспорить мои тогдашние рекомендации? Поговорить о сыне? Вместе со мной вспомнить то время, когда он выглядел не больным, а наоборот, одаренным ребенком? Еще что-то?

– В три года Вячеслав умел читать, – вспомнил мужчина. – В четыре писал нам интересные, грамотные письма печатными буквами. Когда другие дети еще покрывали листы каракулями, он рисовал панорамы фантастических городов, нумеруя этажи в высотных домах, и план нашей будущей квартиры. К семи годам он умел умножать и делить, знал все планеты Солнечной системы с их числовыми характеристиками и половину таблицы Менделеева. Логично было предположить, что ему требуется особая, усиленная программа для дальнейшего развития, не правда ли?

– Логично, – вздохнула я. – И что же я тогда вам посоветовала?

– Мы с вами тогда совершенно не поняли друг друга, – глядя мне в глаза, сказала женщина. – Ведь вы даже отказались тестировать Вячеслава. Мы с мужем ушли разочарованные и тут же обратились в центр «Прогноз» к другому психологу, который подробно протестировал нашего сына и сказал, что по интеллектуальному развитию он опережает свой возраст на три – три с половиной года…

– Сон! Сон про глазики, – снова неожиданно вступил отец. – Когда я рассказал вам о нем, у вас сделалось такое лицо…

И я их вспомнила!

В три года их сын проснулся и сказал склонившемуся над ним отцу:

– Папа, мне снился сон. Там были два глазика. Один глазик А, а другой глазик Б.

Я интуитивно чую психиатрию. Никакой радости эта способность к моментальной диагностике мне не доставляет, и пользы, как правило, тоже не приносит… Как бы я сейчас хотела, чтобы тогда, больше десяти лет назад, мое чутье меня подвело!

– Вы сказали, чтобы мы отдали его в подготовительную группу в детский сад, а не в гимназию (при его-то развитии!), завели щенка-фокстерьера (мы не очень любим животных), приглашали домой детей-ровесников (ему было с ними просто скучно, он предпочитал общаться со взрослыми), ставили детские домашние спектакли и ходили на детские утренники (Вячеслав их всегда терпеть не мог)…

А что еще я могла им сказать тогда?..

– Теперь мы думаем: если бы мы тогда услышали вас и сделали все, что вы рекомендовали, могло бы это повлиять?..

– Нет! – с максимально возможной твердостью сказала я. Вместе со всей психиатрической наукой я ни черта не понимаю в генезе шизофрении, но, по крайней мере, этот камень я должна была снять с их плеч. – Согласно современным данным, шизофрения не вызывается социальными причинами.

– Он потерял интерес сначала к учебе, а потом и вообще ко всему. Лег на кровать и лежал…

«Простая шизофрения, хуже всего поддается лечению», – соображала я.

– Потом был приступ, ему казалось, что за ним кто-то гонится, он прятался в ванной, с кем-то разговаривал… Потом больница… Сильные лекарства, ремиссия, опять обострение… Все рухнуло, и мы просто не знаем, как с этим жить, – женщина вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Нам все говорят, что дальше будет только хуже… Самое ужасное, что мы уже ничего, совершенно ничего не можем сделать!

– А вот это вы, извините, соврамши! – впервые за все время нашего общения улыбнулась я, почувствовав наконец почву под ногами. – Как раз можете.