Я поспешила закрыть распахнутые окна, так как было довольно прохладно, зато запах сигарет полностью выветрился.
Расхаживая по своим начищенным владениям, я никак не могла взять в толк, каким образом произошло столь чудесное превращение.
Мне хотелось пить, и я направилась на кухню, где тоже царил идеальный порядок. На холодильнике я обнаружила записку: «Привет от Джулиана, Донни и Эдди!»
И тогда я внезапно вспомнила тот странный поцелуй, и как сильно Эдди сжал мою руку. По телу пробежал неприятный озноб. Славный мальчик Эдди! Мой почти что брат! Я почему-то вдруг разозлилась, скомкала записку и выкинула ее в мусорник.
Холодильник был забит обильными остатками снеди и выпивки. Что мне всегда нравилось в вечеринках, так это то, что после них всегда оставалось много вкусного.
Я смотрела телевизор до трех. В пять минут четвертого позвонил Дэвид. Время, отпущенное мне для принятия окончательного решения по поводу свидания, подошло к концу.
«Хорошо, — апатично сказала я, — в восемь, в «Бонд Кафе».
ХХХ
Мы сидели в ресторане уже битых два часа, и Дэвид все продолжал и продолжал рассказывать что-то о женщине, с которой он встречался два года, а потом она ему надоела, и он ее бросил, и она с тех пор питается одними антидепрессантами. Он вещал мне об этом с мальчишеским задором, как будто, доведя женщину до нервного срыва, совершил нечто героическое. Он был несносен. Я кивала головой, как заводная японская игрушка. К счастью, как я и надеялась, еда не лезла мне в горло.
Говорят, что женщины никогда не едят на свиданиях, особенно на первых!
Я не ела вовсе не потому, что мне было не до еды рядом с несносным Дэвидом.
Я не ела не потому, что это свидание было важно для меня, ибо оно мне было вообще не нужно.
И даже не потому, что я боялась снова нарушить данное мной обещание и окончательно превратиться в обжору, хотя это, как раз было наполовину правдой.
Интересно, а если бы мы с Кеану встречались, и он бросил меня, то что бы я чувствовала тогда? Что бы я делала?
Да, я знаю, глупее мысли не придумать, но думать не запретишь.
Стала бы я пить антидепрессанты или жрать шоколад тоннами? Растолстела бы до размеров железнодорожной цистерны или умерла бы от истощения?
А, может быть, перерезала себе вены?
Господи, вот какая-то боль внутри. Нет, это не желудок. Черт! Да, это же мое сердце замучилось, затрепетало, задергалось как стрекоза, наколотая на булавку. На глаза навернулись слезы от жалости к себе, бедняжке.
Я хотела избавиться от кома в горле, так что судорожно проглотила все вино, что было в бокале.
Меня будто ткнул ножом убийственный вопрос: сколько у меня есть шансов быть брошенной Кеану Ривзом? Один из миллиона? Миллиарда? В космическом значении, это как? Как быть укушенной акулой или пораженной молнией? Нет, пожалуй, как умереть от мощного разряда тока во время сушки волос в тостере, работающем от батарейки! Нет, скорее всего, это — как быть раздавленной одиноким астероидом, размером с яблоко, чудом уцелевшим во всех возможных слоях атмосферы!
Эта любовь — волшебное проклятье. Это потрясающе… мучительное ощущение.
Может, лучше тогда уж сразу перерезать себе вены, чтобы не мучиться больше? Ну, уж, нет! Тогда у Кеану точно не останется никаких шансов заочно помочь мне выздороветь, а потом встретить меня и узнать, какая я потрясающая. Ну уж нет, так не пойдет, чудесный доктор!
— Можно еще вина? — Громко сказала я. Мне вдруг стало весело от мысли о том, что вовсе не я, но сам Кеану может не получить шанса в жизни узнать меня. Это надо было отметить.
— Д-да,…конечно! — Дэвид глянул на меня с недоумением, и потянулся за бутылкой. Ну, а что, я не имею права выпить вина в свое удовольствие?
— И десерт. Я буду есть десерт.
— А еще у меня была подружка, — продолжал свой бесконечный приключенческий эпос Дэвид, — она была доченькой очень богатых родителей. Ее папик был актером-неудачником, который, впрочем, к старости сколотил огромное состояние на каких-то махинациях. В общем, хотя актер он был никудышный, зато жулик гениальный. Но, видимо, тщеславие все равно не давало ему покоя, так он снял для своей дочурки видеоклип, в котором за нее танцевала танцовщица, которой потом компьютером присобачили лицо моей подружки, а пела певица. Сама-то подружка моя ни голоса, ни слуха не имела. И танцевать, соответственно, не могла. Но этот видеоклип одно время входил в десятку лучших на каком-то доморощенном кабельном канале. Папику все это удовольствие влетело в копеечку.
— Да, ну. И что?