Любить монстра

– Ты должен рисовать. Чтобы помнить ее, чтобы она продолжала жить… Короче, я всегда мечтала сделать татуировку, – говорю я и сажусь на стул.

– Сядь наоборот, лицом к спинке, – просит он.

Я послушно пересаживаюсь. Кладу локти на спинку и опускаю на них голову. Слышу, как Микки включает машинку. Звук как в кабинете стоматолога.

– Только я тебя умоляю, включи какую-нибудь музыку, – говорю я. Тишина – самое страшное орудие пыток. Нет ничего более гнетущего и пугающего. Где-то слышала, что все композиторы мечтают написать музыку к фильму ужасов, потому что ее не нужно писать. Когда по-настоящему страшно, звуки исчезают.

Он включает The Doors. Отлично. Эта пытка будет вечной. Микки осторожно задирает футболку и прикладывает к ней рисунок. Затем опускает ее назад и садится за журнальный столик. Оборачиваюсь. Он включает подсветку и по контуру переводит рисунок на полупрозрачную кальку. Точные и ровные движения. Линия за линией. Штрих за штрихом. Ему даже не требуется линейка, чтобы чертить контуры зданий. Кажется, что рисунок на кальке получается лучше, чем оригинал, хотя там нет деталей. Только контуры на полупрозрачном фоне. Моррисон успевает спеть три композиции, когда калька уже готова. Все это время вспоминаю детали жизни Билли Кука.

Во всем этом чувствуется такой дикий букет из самых черных в мире эмоций, что звуки буквально тают в вакууме. Я не слышу Моррисона и даже жужжания машинки, когда он впервые касается иглой моей спины. Это не больно. Попробуйте провести по руке гелевой ручкой – получатся те же ощущения. Только если один раз с нажимом провести по руке ручкой, ты не ощутишь ничего. А если тысячу? Если несколько часов подряд по твоей спине вычерчивают иглами контуры горящих зданий, феникса и пепла? Постепенно кожа грубеет и начинает выталкивать краску. Тогда Микки начинает забивать ее глубже. Кожа моментально реагирует, и на этих местах возникают подобия кровоточащих шрамов.

Я могла бы отказаться, но мне очень хочется почувствовать себя Бонни. Я буквально ощущаю ее присутствие. Если и есть в мире призраки, Бонни точно здесь. Она наблюдает за нами.

Вы знаете, когда я впервые села в автобус, то на планшете были загружены только три фильма. Все части «Матрицы». С того дня она стала моим любимым фильмом. Я все время вспоминаю эпизоды оттуда. Кадр за кадром. Сейчас я чувствую себя Персефоной, которая просит Нео поцеловать ее так, будто бы он ее любит. Сейчас я чувствую себя так, будто меня кто-то любит. В это очень сложно поверить. С каждым миллиграммом краски в моей коже я начинаю верить в эту иллюзию все сильнее.

Моррисон давно отыграл свои композиции по паре раз. Стереосистема сейчас транслирует что-то из тяжелого рока. За окнами рассветный туман. Такая, знаете, серо-лиловая дымка, в которой утопает город. Гаснут уличные фонари. Я больше не слышу буравящих звуков машинки для татуировок. Выгибаю спину. Руки за эти часы окончательно онемели. Я почти заснула, и теперь линзы мешают мне. Оборачиваюсь. Лицо Микки одеревенело. Понимаю, это самое глупое слово, которое можно было использовать, но оно самое точное. На нем нет мимики. Вообще никакой.

– У тебя устали глаза. Тебе нужно снять линзы и немного поспать, – говорит он.

– Обещаешь не смотреть? – спрашиваю я, надеясь на то, что все вновь вернулось на круги своя и призрак Бонни больше не витает в воздухе. Ну, может, он еще куда-то полетел? К родителям в гости, скажем. Микки никак не реагирует. Он не слышит меня и, похоже, не видит.

Я иду в ванную и задираю футболку. На спине теперь серо-черно-красное марево. Феникс в обломках разрушенного города. Сложно поверить в то, что эта спина моя. Вообще во все это сложно поверить. Я снимаю линзы, и мир приобретает очертания акварельного рисунка на мокром листе.

В эту ночь, вернее утро, он больше не привязывает меня к своей руке, но ложится рядом и прижимает к себе.

– Только не предавай меня, ладно? – говорит он.

– Смотря что ты имеешь в виду, – хмыкаю я.

– Не умирай и не убегай, – поясняет он. – Я буду искать. В обоих случаях.

Это было бы романтично, если бы не обстоятельства нашего знакомства и если бы происходило на экране диагональю восемь дюймов.

9. Городские сказки

Верена

Когда мы просыпаемся, Микки начинает привычно изучать новости. Их много. Ифти сделали операцию. Шесть приемных семей вышли в финал конкурса на право усыновить этого маленького любителя бургеров. Хомяк грустит. Во-первых, его не кормили почти сутки. Во-вторых, на него никто не обращал внимания почти столько же. И, похоже, он не большой любитель Джимми Моррисона.