Любить монстра

Каждый раз, когда она делала неуклюжий шаг в сторону, открывала окно или же попросту хотела закрыть дверь туалета, Вольфганг обвинял ее в попытке побега. Наташа без конца уверяла его, что никогда не покинет его, но Вольфганг понимал, что это неправда.

– А вообще, если хочешь бежать, я тебя не держу. Кому ты там нужна? О тебе уже никто даже не помнит, – сказал однажды Вольфганг Приклопиль, и вот это было по-настоящему страшно. Она привыкла к побоям, голоду и одиночеству, это не пугало. То, что было за пределами дома в Штрасхофе, было действительно страшно. Каждый раз, когда они оказывались среди других людей, в магазине ли, в кафе, Наташа впадала в ступор, смешанный с паникой. Ей хотелось назад, в привычный мир, где ее никто не видит.

«Он хотел, чтобы я всегда ходила впереди него и никогда сзади. Чтобы он всегда мог следить за мной. И я не могла ни к кому подойти. Он постоянно угрожал, что сделает что-нибудь с теми, кому я скажу хоть слово. Что он убьет их. И я не могла рисковать.

Было много людей, которым я пыталась подать знак, но они не подозревали о подобных вещах. Они не читают газет и не думают: ”Ах, ведь это может быть та девочка, о которой я читал…”

Но в основном было недостаточно времени. Издай я хоть звук, он тут же утащил бы меня… А если бы было слишком поздно, то убил бы того человека или меня.

Еще хуже было с вежливыми людьми. Как с любезными продавцами в ”Баумаркте“. Один спросил меня: ”Могу я вам чем-нибудь помочь?” А я стояла в полнейшей панике и напряжении, едва дыша, с колотящимся сердцем. И не могла пошевелиться. Мне пришлось беспомощно наблюдать, как он отсылает продавца. Мне удалось лишь улыбнуться этому продавцу, потому что он такой доброжелательный. То есть он ведь не понял, что что-то не так.

Я всегда старалась улыбаться так, как на своих старых фотографиях, на случай, если кто-нибудь вспомнит мои снимки. Но иногда, в самом начале, мне было невыносимо находиться среди людей. Я не привыкла к этому, и скопление народа вызывало у меня беспокойство. Было очень неловко.

Время от времени, в своей манере, он давал мне советы, как я могу оказаться за его спиной и сбежать. Должно быть, его осенило в приступе паранойи. Он как будто и вправду хотел, чтобы я однажды освободилась. Чтобы все рухнуло, чтобы справедливость как-то восторжествовала».

(Наташа Кампуш)

– Если ты убежишь, я умру. Мне придется себя убить, ты ведь понимаешь? – спросил однажды Вольфганг. В тот день Наташа спала наверху. Руки их были связаны бичевкой, но Наташа уже давно привыкла к этому неудобству. Это был тихий вечер, за который они ни разу даже не поругались. С чего вдруг Вольфганг сказал это, она не поняла, но переспрашивать не стала. Не хотелось нарушать хрупкое счастье этого вечера. Одно она тогда поняла: то, что сказал Вольфганг, – вовсе не угроза. В этой фразе не было ни единой эмоции. Просто констатация факта.