Любит — не любит

Девочки торопились читать учебники не настолько, чтоб не пойти в кино. Следующая встреча была установлена естественным порядком.

(— Валька, а знаешь, на кого мы наткнулись вчера на улице? На твоего Ларика! Ну, не твоего, бывшего. Отлично выглядит. Прикинут. Кстати, интересные ребята, есть о чем поговорить.

То-толк под сердце. Не изменяй небрежного выражения, шути!)

…Гостей принимали в чинно-уютной не по-общежитски комнате. Этикетка на бутылке была благопристойной. Еда — вкусной.

— Архитекторы сродни политикам, — беззастенчиво пересказывал Ларик даденую Звягиным книгу. — И те и другие заставляют людей жить в среде, которую организовали по своему разумению.

Он твердо помнил три фамилии: Ле Корбюзье, Оскар Нимейер и Вальтер Гроппиус. Вальтер, как явствовало из имени, был немец, Корбюзье, по тому же принципу, француз, и Нимейер построил Бразилиа. Главное было не перепутать и огибать неудобоваримые вопросы.

Опасения были излишни: образование слушательниц пополнялось на глазах. Эрудиция Ларика сверкала вне подозрений и даже приблизилась к опасной грани занудства: не сильно ли умный, будь проще — и к тебе потянутся люди.

Студент Володя был проще: рассказал пару анекдотов и попросил гитару; настроил, потренькал, кивнул Ларику свойски-уважительно:

— Давай твою.

Песенка была куда как незатейлива, и к тексту ее, равно как и к музыке, Ларик имел столь же косвенное отношение, как и к стихам, принесшим ему весьма относительную славу.

Нине он определенно нравился. Всей позой она выражала это.

Старая, как мир, комедия «ревнуй к подруге».

Вале пересказали в подробностях. Женской интуицией она допускала возможность подобной игры, но когда задеваются чувства — доводы рассудка бессильны. Ларик и она продолжали существовать в параллельных мирах, раздражения и неприязни не было в помине; и его мир начал наводить какое-то магнитное поле на мир ее.

Неслабое ощущение вызвало явление Нины в институт в заячьем тулупчике — визг моды сезона.

— Нинка, где достала?

— Фирма!

— И за сколько?

— Двести рублей. Ничего особенного. Ларик принес. У них в общаге срочно продавался.

Удар был точен. Тулупчик пришел именно за свою цену, — чтоб никакого чувства обязанности, никаких подарков и услуг. То, что Звягин подключил свою знакомую, а та — продавщицу в комиссионке, никого не касалось; поди найди такой.

Игла вошла, заноза ощутилась: в Вале шевельнулось пренебрежение к недолговечности его чувств, к малоинтересности Нины, не стоившей ее, Вали, ни в чем, и легкая зависть, что у нее этой вещи нет и никто не достанет, и обида на свою неудачливость, и ревность, — ревность? да нет, что за ерунда!..

— Тебе хочется ее видеть? — мягко спросил Звягин.

— Конечно, — Ларик вертел чашку.

— Этого нельзя. Еще не время.

— Понимаю.

— Выбрось ее из головы! Выбрасывай каждый день!

— Я так и стараюсь.

— И делать будешь то, только то, что я сказал.

— Я так и делаю.

— В бассейн ходишь? Под кварцем загораешь? Ты должен быть сильным, красивым, веселым, уверенным в себе, понял?

31. И если ты своей владеешь страстью, а не тобою властвует она