Пока однажды на горизонте не появилась Раиса Павловна и не забрала его к себе, оформив все права на опеку.
«Понятия не имею, почему она взяла из детского дома подростка, – добавила Женя заговорщическим шёпотом, словно все прохожие так и норовят нас подслушать. – Могла бы ребёнка и помладше взять».
«А своих детей у Мым… то есть, у Раисы Павловны нет»?
«Не-а, – пожала плечами Женя. – И мужа нет. Никого нет. Только Митя».
«Да и тот, смотрю, не особо рад такой мамаше».
«Это их дело. Может вообще из-за какой-нибудь мелочи поссорились».
«Что-то не похоже, – усмехнулась я. – Зато теперь понятно, почему он такой весь из себя правильный. Ха. С такой-то опекуншей».
«О, это он только сейчас таким стал».
«В смысле»? – тут же накинулась на Женю с вопросами, но та, к моему НЕ удивлению, оказалась не менее правильной, чем Выскочка! Буркнула что-то о том, что это не наше с ней дело и обсуждать Митю за спиной она не станет, это вроде как некрасиво и бесстыдно, а затем мило улыбнулась, попрощалась и свернула к своему дому.
И вот я уже вторые сутки не могу избавиться от навязчивой мысли, что хочу узнать о Выскочке больше. Гораздо больше. Вот только… он этого не допустит.
Решив, что пора бы заесть грусть чем-нибудь сладким, отправилась на кухню. Прошла мимо давящейся слезами и соплями мамы, которая в одно лицо оформляла бутылку с дешевым вином, устроив поминки по утраченной беззаботной жизни, вытащила из шкафчика пачку шоколадного печенья и вернулась к себе в комнату.
Мама второй день слезами умывается. И если честно, я уже не могу слушать её нытьё! Разве нытьём можно что-то исправить? Разве слезы способны превратиться в деньги, которых у нас почти не осталось?! Почему я должна быть взрослой, а она ребенком, рыдающим мне в грудь?!
Может, я тоже рыдать хочу?
Может, мне тоже плохо?
Может, мне сейчас как никогда раньше нужна мама?!..
Но… нет. Моя мама предпочла мне бутылку вина и сайты модных брендов, где можно посмотреть новые коллекции и страдальчески позавывать из-за того, что не может всё это приобрести.
Маму уволили с работы.
Ага.
Из парикмахерской, в которой она всего два дня проработала.
А ведь она даже никого не стригла! Так, отвечала на звонки, приносила кофе, записывала клиентов на время… Как можно было умудриться придавить дверью собачку владелицы парикмахерской?!..
Собачка жива.
А вот мама теперь пытается выжить и не сойти с ума от горя.
На вопрос «Сколько денег у нас осталось?», ничего не отвечает. А судя по брендовой косметике, что посылкой приехала к ней из Штатов, – ни фига у нас не осталось! Скоро будем землю есть и дождевой водой запивать.
А возможно, ещё и без крыши над головой останемся, ведь сегодня утром позвонила тётя Маша и, даже не поздоровавшись, сходу поставила в известность, что скоро конец месяца и нужно платить коммунальную плату. И раз уж квартиру эту она нам предоставила по доброте душевной (хотя, я больше чем уверена, что отец успел перевести ей деньги), то и платить коммуналку нам.
Маме эту новость я решила сообщить, когда она будет трезвой и с сухим лицом.
Забрасываю в рот очередную печеньку, запиваю диетической Колой и стоя у окна, наблюдаю, как дождь бросает в стекло свои острые стрелы.
«Что-то в школе тихо стало», – задумываюсь.
И это настораживает. Слишком тихо для той, кого по идее должны ежедневно упрекать за то, что она «америкоска», «принцесска», да и ещё и красивая, – что самое больше преступление!
Жанна и её куриная стайка подозрительно притихли: либо действительно от меня отстать решили, либо это просто затишье перед страшной бурей. И чутьё подсказывает мне, что более вероятен второй вариант.
Дождавшись пока дождь закончится, а мама отправится высыпаться, переодеваюсь в спортивный костюм и кеды, обматываюсь тёплым шарфом, куртку под горло застёгиваю и отправляюсь топать по лужам в направлении школы. У меня сегодня первое занятие по волейболу.
Понятия не имею, почему вторым пунктом выбрала волейбол. Ведь я всего пару раз играла в него с друзьями на пляже, и не сказать бы, что особо по мячику попадала. Скорее, это мячик попадал по мне. Наверное, рассчитываю на то, что удастся отсидеться на скамейке запасных, не привлекая к своей персоне особого внимания, а затем тихо-мирно отправиться домой.
Но перед этим у меня было ещё одно дело.
Кое-как, но вчера мне удалось добиться от своей погружённой в тяжелейшую депрессию матери написать расписку о том, что она даёт своё согласие на работу несовершеннолетней дочери в кафе. И теперь мне предстояло эту расписку отнести тому, кого больше всего на свете сейчас видеть не желаю, но при этом желудок тройное сальто совершает, стоит только подумать о предстоящей встрече.