Любить ненавидя

«Гирлянда» – это длинная леска с «дробинкой» внизу, заодно служащей и грузилом. А далее, повыше, через определенный интервал – «муравейчики». Это такие оловянные капельки с запаянными в них крючками. И все. И ничего больше не надо. Кроме опыта, конечно. Вообще-то, человеку, не искушенному в зимней рыбалке, дико даже представить, как это рыба на голый, без наживки, крючок бросается. А не надо ее. Опытные рыбаки, между прочим, наживкой редко пользуются.

Ведь в том-то и прелесть вся, чтобы рыбку перехитрить. И здесь от знания рыбьих повадок многое зависит. Лещ, подлещик, густила, плотва – вообще, вся так называемая мирная рыба⁸ – те без всяких предисловий, с кавалеристского набега на приманку бросаются. Да и хищники, допустим, щука, тоже. Р-а-а-аз – и заглотили. Другое дело, нужно правильную амплитуду колебаний подобрать, ту, которая заинтересует рыбу, заставит ее поверить, что рядом действительно что-то вкусненькое плавает.

А вот окунь, скажем, тот по своим правилам живет: любит с мормышкой поиграть, побаловаться, как искуснейший соблазнитель с неопытной красоткой. Это так называется – поиграть. Вообще-то, он, тыкая носом, таким образом проверяет жертву. Ну, точь-в-точь коварный соблазнитель. Конечно, чтоб его, хитреца, подсечь, без рыбацкой сноровки никак не обойтись. Однако опытные рыболовы, такие, как Гавриленко, эту науку хорошо усвоили.

Любовь к зимней рыбалке Александру Васильевичу отец Василий Гаврилович с детских лет привил. Всегда его с собой брал, в любую погоду. Потому, наверно, Гавриленко уже никогда не забудет, как, будучи пацаном, невзирая на мороз, холодный пронизывающий ветер, от которого лицо словно жаром горело, бодро, с улыбкой, шагал за отцом по заснеженному льду, все намереваясь забирать из рук Гавриленко-старшего тяжеленный рыбацкий ящик, который и поднять-то силенок не хватало, а не то что на себе тащить.

Но самым главным, просто неслыханным блаженством было забраться внутрь, в тулуп отца, и там от холода укрываться. Незабываемое впечатление! Тепло, как дома на печке! Лишь овчинная шерсть нос и щеки щекочет. Отец над лунками неподвижно сидит, что-то тихонечко напевает, словно мурлычет, только рука с удочкой вниз-вверх, вниз-вверх. И он здесь же, перед ним: к отцу спиной прижмется, чтоб теплее было, и полами тулупа снаружи прикроется – лишь глазенки сверкают. И все допытывается:

– Отец, а мы не провалимся?

– Нет, конечно.

– А люди вообще проваливаются?

– Ну, и на старуху бывает проруха – по-всякому бывает.

– А твои знакомые проваливались?

– Я же говорю, по-всякому бывает.

– Значит, и мы можем провалиться?

– Так, Санек, волка бояться – в лес не ходить.

Лексикон отца всегда пестрил народными пословицами и поговорками, разными присказками да прибаутками, притчами, былями и небылицами, которые он имел обыкновение называть «байками», почерпнутыми уж и непонятно из каких глубин времени, заимствованными от предыдущих поколений, что делало его речь богатой, выразительной, и в то же время простой и замысловатой. Александр Васильевич не уверен, но очень даже подозревает, что на выбор его профессии – филолога – это тоже каким-то образом оказало влияние.

А тогда стоило отцу, начиная какое-то дело, услышать от сына сомнения по поводу того, что это невозможно, что понадобится много усилий, времени и труда, как Василий Гаврилович сразу же хитро улыбался и, прищуривая правый глаз, отчего от него, словно лучики, разбегались морщинки, замечал: «Глаза страшат, Санек, а руки делают». Или «Не святые горшки лепят». Это звучало очень естественно и вместе с тем вселяло в Сашино сознание непоколебимую уверенность в том, что для отца просто нет ничего невозможного. И Василий Гаврилович доказывал это своей беспокойной жизнью, без лишних слов, без длинных пафосных нравоучений, без замысловатых педагогических приемчиков, следуя между тем одному, но очень важному, на его взгляд, житейскому правилу – не научит отец, не научит и дядя.

Это огромное влияние отца на сына уже в ранние годы его жизни сделало Гавриленко-младшего серьезным, уверенным в себе человеком. Именно отец сразу и безоговорочно, несмотря на протесты матери, поддержал увлечение Саши боксом, считая этот вид спорта настоящим мужским занятием. «До свадьбы заживет, – говаривал он, улыбаясь и подтрунивая над сыном, когда тот приходил домой с тренировок то с синяком под глазом, то с разбитым носом. – Трудись, старайся. Без старания не бывает награды. Зато всегда за себя да за других постоять сможешь. А разбитый нос – это пустяк: сегодня болит – завтра пройдет».