Любить по-сицилийски

— Я не могу повлиять на Бернардо. У нас разные матери, а это очень важно. У нас на Сицилии есть поговорка: «Мать мужчины — его душа. И если он потеряет ее однажды, то больше никогда не обретет вновь». Бернардо считает, что если он женится на Анжи, то потеряет свою душу.

— В таком случае он дурак! — свирепея, выпалила Хизер.

— Мы все дураки по отношению к той, которая для нас много значит.

— А тебе откуда это знать? — презрительно спросила она. — Ни одна женщина для тебя ничего не значит.

— Да. И когда я смотрю на своих братьев, я рад, что это так.

— Ты просто защищаешься, не желая, чтобы тебе было больно. — Она вздохнула. — Да, наверное, это мудро. Надо мне тоже научиться так жить.

— Нет, не говори так, — неожиданно сказал он. — Это изменит тебя. В последние дни ты была сильнее, чем кто-либо из нас.

Она пожала плечами.

— Только потому, что я потеряла способность чувствовать. И знаешь, это очень удобно. Ты же сам знаешь, как легко при этом жить. Мы с тобой счастливчики, Ренато. Мы не будем так страдать, как Анжи и Бернардо и все остальные. Все, только не мы.

Он взял ее за руку.

— Прошу тебя, только не становись такой, как я.

Его пальцы прикасались к ее руке, но она не чувствовала никакого трепета. Те вспышки желания по отношению к нему, которые мучили ее до свадьбы, казались теперь просто иллюзией. Все прошло. Остались только пыль и пепел.

— Но ты — хороший пример для подражания, — сказала она. — Я завидую тебе.

На следующий день, вернувшись из больницы, Баптиста пригласила к себе Ренато и Хизер, как королева приглашает своих подданных.

Хизер пошла с большой неохотой. Она никак не могла привести в порядок свои чувства. После нескольких бессонных ночей панцирь нечувствительности, который до сих пор защищал ее, начал трескаться. И сквозь трещины она видела бушующие в ней унижение и ярость, которые могли охватить ее, если только дать им свободу.

А еще хуже были моменты, когда все казалось ей горько-смешным. И она знала, что стоит расслабиться, и она может разразиться диким, неконтролируемым смехом. Позволить такому случиться она не могла, поэтому еще глубже залезала в свой панцирь.

Баптиста сидела на софе в своей гостиной. Ренато и Хизер вошли в комнату и уселись на некотором расстоянии друг от друга.

— Мы не можем оставить все как есть, — объявила старая женщина. — Все прошло очень плохо.

— Может быть, стоит позвать Лоренцо? — предложил Ренато.

— Лоренцо в прошлом. А меня беспокоит будущее.

— Я понимаю, о чем вы, — сказала Хизер. — Я верну вам «Белла Розария»…

— Нет, это может подождать. Если ты вернешь ее в том же году, когда я тебе ее отдала, у нас возникнет много проблем. Мы еще не обсудили то, что произошло в церкви.

Хизер вздохнула.

— А что тут еще обсуждать? Все кончено.

— Кончено? Когда это моя семья успела так тебя оскорбить?

— Разговор об оскорблениях уже в прошлом, — сказала Хизер.

— А Сицилия не современная страна. Если бы такое случилось со мной, мой отец застрелил бы того мужчину. И не было бы даже никакого суда.

— Я стрелять не собираюсь, — сказала Хизер. Она хотела разрядить обстановку, но не удержалась и добавила: — По крайней мере, в Лоренцо.

— Я сочувствую тебе, дочка, — сказала Баптиста, бросив на Ренато грозный взгляд. Он же смотрел на мать с обычным выражением любви и уважения. То, как Ренато преклонялся перед матерью и почитал ее, всегда немного удивляло Хизер.

— Мы с Лоренцо уже виделись и заключили мир, — сказала она.

— Я рада, но на этом все не заканчивается. Моя семья причинила тебе боль, но ты не должна страдать.

— Что ж, если Ренато, используя свое влияние, вернет меня на прежнюю работу, я буду удовлетворена.

Ренато нахмурился.

— Ты считаешь, что это достаточная компенсация?

— Я забуду о твоем существовании. Это наилучшее решение.

— Этого недостаточно, — сказала Баптиста. — Имело место бесчестье.

— Я уже говорила, что поведение Лоренцо не может меня обесчестить.

— Оно может обесчестить семью, — ответила Баптиста так свирепо, что Хизер испугалась. — Он оскорбил тебя. И вся семья будет покрыта позором, пока мы не поправим дело.

— Я не выйду за него.

— Конечно, нет. Но у меня есть еще один сын. Конечно, Ренато мало сделал, чтобы заслужить твою любовь, но он виноват в случившемся и должен все исправить. — Тон Баптисты был непререкаем. — Ваша свадьба должна состояться в самое ближайшее время.

На минуту воцарилась гробовая тишина. Хизер хотела заговорить, но не смогла. Она теряла самоконтроль, и сумасшедший смех рвался наружу. Она отвернулась, прикрывая рукой рот. Но все было бесполезно. Смех клокотал в ней, щекотал горло и вот уже вырвался наружу и разлился звонкими жемчужинами. Все происходящее было безумием. Такое можно было вообразить только в этой стране, которая жила по своим собственным правилам и плевать хотела на всех остальных.

— Извините, — выдохнула наконец она, — но это самое смешное, что вы могли сказать. Чтобы я вышла за Ренато? За человека, один вид которого для меня невыносим? О, небеса! — Новый приступ смеха охватил ее.