Любить тебя

Руки, обхватившие меня, усилили ее, делая невыносимой. Вырываться не было сил, даже чтоб заорать - их не было. Я хрипела, пытаясь схватить ртом воздух, и не могла. Звуки вокруг слились в единый гул. А потом в предплечье что-то вонзилось, и я отключилась.

В следующий раз свет был яркий и нещадно резал глаза. Я зажмурилась, захныкала от боли. Накатила тошнота. Все, что смогла, это перевернуться на бок, до того, как начались сухие спазмы.

- Сейчас пройдет, просто дыши, - голос дока.

Он поддержал меня за плечи, убрал спутанные волосы с лица. Потом, когда приступ прошел, полуживую от боли, уложил обратно. Кажется, вновь уплывая в забытье, я видела, что из руки у меня торчит капельница.

Я не знала, сколько так прошло времени. В памяти остались лишь фрагменты, как кадры на поврежденной видеозаписи. Эпизоды, ощущения. Сухость во рту, прохладная вода, еще какая-то жидкость, вкуса которой я не могла идентифицировать. Губка с теплой водой на теле. Лица-дока и Андрея, их голоса, отрывки фраз. Уколы, капельницы. Тошнота, слабость. И черная бездна смертельного ужаса и боли, утонуть в которой не давало только ощущение, что Андрей рядом.

Меня разбудил дождь. Тихий шум капель и прохладный влажный воздух на лице. Проснувшаяся вместе со мной боль вызвала желание уплыть в забытье. Однако впервые я не хотела ему поддаваться.

Веки были тяжелыми. С трудом я подняла их, осмотрелась. Горел ночник, в комнате, кроме меня, не было никого. Осторожно и медленно я потянулась. Казалось, затекшие мышцы сейчас начнут стонать от удовольствия, которое сильнее боли.

Потихоньку села, спустив с кровати ноги. Мягкий свет выхватил темные отметины на них и на руках и отсутствие грязи и крови. А еще - черную футболку на мне. Кто переодевал, обтирал губкой? Док? Андрей? Скорее всего, Андрей, но я этого точно не помнила.

А ожившее ощущение рук Ильи на теле вызвало дрожь гадливости и страха. Жестокость от мужчины, за которого вышла замуж, с которым связала судьбу, пусть все и осталось в прошлом -это ужасно. Осознавать, что он способен избить, изнасиловать, а то и позволить это еще и другим, убить. Меня! Ту, которую назвал своей женой. Это страшнее, намного страшнее любой измены.

Но я это пережила. Не сдалась, не покорилась! Сумела! И уж если смогла там, то как могу здесь, в безопасности сдаваться кошмарам прошлого? Ну уж нет! Хватит...

Резко встала. Постояла немного, держась за изголовье кровати, пока не прошло возникшее головокружение. А потом неуклюже поплелась к окну.

За ним дождь. Я открыла полностью окно и, опершись на подоконник, выглянула на улицу. Ветер швырнул мне в лицо холодные капли, проник под ткань футболки. По всему телу побежали мурашки. Щекотные и бодрящие. Появилась дурацкая мысль выйти на улицу. Ощутить, как промокают волосы, одежда. Замерзнуть, промокнув на ветру до нитки, а потом отогреться в объятиях…

Андрей! Мысль о нем заставила похолодеть. Как он? Сидел ведь почти постоянно со мной, раненый и ослабевший, вместо того, чтоб отдыхать. Вдруг ему стало хуже?

Босиком я направилась к выходу. Непослушными руками открыла дверь. За ней была кромешная темень и тишина.

Сделала несколько шагов, выбрав направление наугад. Планировку пентхауза я не то, что не помнила, а просто не знала. Так еще и темень. А где включатели, тоже не знаю.

Слева донесся шум. Громкая ругань, грохот, но лишь несколько секунд. А потом все снова стихло.

Немного пройдя вперед и свернув налево, я увидела приоткрытую дверь, из которой лилась широкая полоска света.

- Эта женщина моя. За нее я любого на ремни порежу! Любого, Славин!

Смертельная угроза в этом тихом хриплом голосе была столь осязаема, что, если б не знала, что принадлежал он Андрею, содрогнулась бы от ужаса. Даже несмотря на то, что направлена она не на меня.

Что ему ответил Славин и ответил ли вообще что-то, я не узнала. Торопливо, насколько это возможно, едва держась на ногах, я ушла оттуда. Последнее, что было нужно в этой ситуации - мое присутствие.

Вернулась в комнату. Электронные часы на тумбочке показывали пять двадцать три утра и дату - семнадцатое сентября. Выходит, прошло уже двое суток....

Ну и чем заняться? Желания лечь не возникло, несмотря на сильную слабость и то, как все болело. Телу и разуму хотелось действия.

Подошла к зеркалу. О, лучше б я этого не делала. Правая сторона лица и нос черные и опухшие, на разбитых губах корки. На шее тоже синяки. Воспаленные глаза с темными кругами дико сверкали из-под тяжелых век. Спутанные немытые волосы тусклым войлоком лежали по плечам.

Слишком большая на меня футболка еще больше подчеркивала то, какая я худая. Тонкие руки, ножки-спички с острыми коленками.

Из зеркала на меня смотрела какая-то запойная алкоголичка, которую регулярно бьет сожитель.

И хоть умом я понимала, что все скоро заживет, глаза все равно наполнились слезами. Даже если б не мамина наука считать любое внешнее и внутреннее несовершенство чем-то ужасным, я бы все равно чувствовало себя погано от такого своего вида. Какая бы женщина не поняла меня в подобный момент?