Любить всем сердцем (ЛП)

Пастор берет себе чашку кофе и садится напротив меня. Его коротко подстриженные каштановые волосы в беспорядке, а глаза немного припухли, как будто он отчаянно нуждается в хорошем ночном сне.

— Спасибо, что пришла пораньше. — Он проводит рукой по голове. — Здесь произошли некоторые изменения, и они могут повлиять на твое желание продолжать работать няней Эллиот.

Интересно, имеет ли это какое-то отношение к больному человеку в комнате пастора? Потягиваю кофе, стараясь сохранять спокойствие, хотя это звучит так, будто меня вот-вот уволят. Меня не могут уволить. Мне нужна эта работа.

— Ты слышала о... — Пастор смотрит на меня напряженным взглядом своих зеленых глаз, и мне трудно выдержать его взгляд. — Моем прошлом?

— Гм... не совсем. Я знаю только, что мама Эллиот... — Я позволяю своим словам затихнуть, потому что никому из нас не нужно слышать, как я говорю: «умерла».

— Ясно. — Он хмурится, и я ненавижу его грустный взгляд. — Очень немногие знают, что у меня есть брат, и он... ну, он огромная заноза в заднице.

Я хихикаю, когда пастор говорит: «задница». Серьезно, разве это не круто?

— Мы не особо общались, но несколько дней назад позвонил его менеджер и сказал, что моему младшему брату нужна помощь. Я никак не мог отказать, хотя, между нами говоря, это было заманчиво.

Киваю, боясь сказать что-то не то, но он сказал «менеджер»? Думаю, он имеет в виду не менеджера магазина в синем жилете с золоченым бейджиком. Уверена, что Пит не может быть его братом, они совсем не похожи, а это значит…

— Итак э-э... мой брат остановился у меня. Он живет в моей комнате, потому что очень болен.

Насколько болен? Рак?

— Но... — Пастор морщит лоб, смотря на меня. — Ему становится лучше. С каждым днем он становится все сильнее, и думаю, что пробудет здесь какое-то время. Три месяца, если быть точным.

— Простите, но какое это имеет отношение ко мне?

Пастор тянется к книжной полке слева от себя, и я не замечаю, как напрягаются мышцы его рук. Нет. Нет, совсем не замечаю.

Он кладет передо мной листок бумаги.

— Мне очень неприятно просить тебя об этом. Надеюсь, ты знаешь, что я безоговорочно тебе доверяю, но у больших парней в Лос-Анджелесе есть свои правила, и если ты не подпишешь это, то больше не сможешь быть няней Эллиот, и это будет действительно очень, очень плохо.

Я моргаю, глядя на лист бумаги. Заголовок: название юридической фирмы, напечатанное причудливым шрифтом на вычурной кремовой бумаге. Предмет документа: Соглашение о неразглашении. Я позволяю своему взгляду пробежаться по строчкам адвокатских слов, которых не понимаю.

Затем добираюсь до имени.

Имя, которое я видела на каждом заголовке светской хроники, в каждом развлекательном новостном шоу и на каждой церемонии награждения в истории Голливуда, или, по крайней мере, за последние пять лет.

— Джесси Ли? — Я проглатываю свой рефлекс, и нервно сглатываю. Нервозность всегда вызывала у меня тошноту. Перевожу взгляд на пастора Лэнгли. — Ваш младший брат — Джесси Ли?

Он кивает.

Мой взгляд скользит по коридору в сторону спальни.

— Джесси Ли сейчас здесь? В этом доме? В вашей комнате?

— Так и есть. — Пастор Лэнгли скользит ручкой по столу. — И, если ты все ещё хочешь работать здесь, а я молюсь, чтобы так и было, потому что без твоей помощи я пропаду, мне нужно, чтобы ты подписала контракт. — Он тычет подбородком в документ. — Прости, знаю, что это не приятно, но все произошло так быстро и...

— Все нормально.

Так ли это? Все ли нормально? В двух шагах от того места, где я сижу, находится всемирно известный исполнитель. Джесси Ли, рок-н-ролльный плохиш, не пропускающий ни одной юбки от побережья до побережья, парень, который записал песню, со звуком на заднем плане того, как ублажал себя, пока он... он... ну, до самого конца!

— Если тебе это неприятно, я пойму. Если ты фанатка музыки моего брата, думаю, будет лучше, если ты не подпишешь.

— Я не фанатка. — Ни в коем случае. Я имею в виду, что его музыка не плоха, если вы можете смириться с тем фактом, что он самовлюбленный, потакающий своим желаниям идиот. — Нисколько.

— Я так и думал. — Он ухмыляется, слегка, но этого достаточно, чтобы застрять у меня в зобе.

Почему он решил, что я не поклонница музыки Джесси Ли? Я люблю музыку. Мне нравится любая музыка.

Медбрат-Пит выходит из спальни, тихо закрывая за собой дверь, словно стараясь не разбудить человека внутри. Рубашка спереди мокрая, а в левой руке держит маленькое полотенце. Он смотрит в глаза пастору Лэнгли, но ничего не говорит. Оба мужчины смотрят на меня.

Точно. Я возвращаюсь к чтению документа. Если подпишу это, мне не разрешат никому говорить о том, что вижу в этом доме.

Мне нельзя разговаривать с прессой. Ну да! Кто на такое способен?

Никаких фотографий. Никакого видео. Никаких автографов.

Все нарушения настоящего Договора будут рассматриваться в судебном порядке.

Это просто смешно.

Я царапаю свое имя на пунктирной линии и протягиваю листок через стол. Пастор долго и тяжело выдыхает, и я чувствую, как от него исходит облегчение.

— Все будет хорошо, пастор.