Любите ли вы САГАН?..

В театре ситуация становится напряженной, так как неясно, кто руководит актерами. Каждый понимает, что исход может быть трагичен. Тем не менее Саган старается изо всех сил. Она улаживает вопрос с освещением, подбадривает исполнителей, со сценарием в руках, засучив рукава, дает указания актерам. «Немного из-за вызова профессионалам, немного из-за любопытства, я окунулась с головой в режиссуру, — объясняла она, — и тут же поняла, что это настоящая профессия и что у меня к ней нет никакой склонности. Это была сущая катастрофа. Нужно быть профессионалом, и особенно нужны организационные способности: необходимо отрегулировать освещение, заставить людей двигаться. И словно, для собственного удовольствия в актеры я взяла только своих друзей: Жан-Луи Трентиньяна, Жюльет Греко, Мишле де Ре, и все мне говорили: «Хватит работать, а не пойти ли нам выпить по стаканчику?» И мы все соглашались».

Пьеса была доработана в течение недели с приглашением публики до генеральной репетиции. Тем не менее Жюльет Греко не уверена в успехе: «Думаю, что петь на сцене для меня не так страшно: там я одна и рискую одна. Здесь вместе со мной задействованы и другие люди. Как главная исполнительница, я ответственна за них». А Саган говорила ей: «Ты должна расслабиться, ты это знаешь. Единственная ответственная за все здесь — это я». Накануне один из друзей бросил ей походя, что со сцены ничего не слышно. Она тотчас заказала микрофон, который сломался на генеральной репетиции. Текст был слышен в бельэтаже, но не в партере. К тому же в этот вечер весь Париж разделился на две группы: одни отправились на концерт «Битлз» в концертный зал «Олимпия», другие приветствовали возвращение в театр Жюльет Греко после восьмилетнего перерыва.

17 января 1964 года в вечер премьеры Франсуаза Саган надела черное платье, символ страха: «Мне безумно страшно». Ее тревогу заметила Мари Белль, продюсер пьесы: «Франсуаза боится больше, чем мы, но она может спрятаться!» Автор удалилась в ложу Жюльет Греко, где уже громоздились букеты цветов, бутылки водки, скотч-виски и телеграммы. Одна из них от Жан-Клода Бриали: «Я с тобой против всех дураков».

По окончании генеральной репетиции сто пятьдесят человек окружают Саган, словно Шахерезаду, чтобы выразить ей свою признательность. Мэтр Флорио признался Салакру: «Это был бы очень хороший вечер, если бы только меня не называли господин Председатель. Меня приняли за Эдгара Фора. Надеюсь, он заплатит мне за это, когда я выступлю против него с обвинительной речью в деле Новака». «Мне очень нравится тональность пьесы, она вибрирует, понижается, поднимается вновь, это очень по-русски», — говорит Мелина Меркури. «Да, великолепно», — вторит ей Джейн Фонда. Сюзанна Деффоре, сестра Франсуазы Саган, теперь спокойна: «Мы выиграли. Они смеялись. У них был довольный вид». Что до Шарлотты Айо, сестры Жюльет Греко, то она изо всех сил старается приободрить актрису: «Ты знаешь, из зрительного зала твоего ячменя на глазу совсем не видно».

Когда занавес упал, Ингрид Бергман пришел поздравить автора и актеров. Поэт Луи Арагон, считая, что ему уделяют мало внимания, иронизировал: «Не могу вам сказать, действительно ли Алис Косеа хорошо говорит по-русски». Его жена, Эльза Триоле, поинтересовалась, все ли костюмы от Кристиана Диора.

До рассвета гости потягивали теплую водку, которую они по случаю назвали «водка Саганофф».

Генеральная репетиция стала настоящей катастрофой, критика ничего не упустила. «Действительно ли спектакль игрался с неукоснительным соблюдением всех правил?» — вопрошал Жорж Лерминье из газеты «Паризьен». Жан Паже, журналист газеты «Комба», акцентировал внимание на самой пьесе: «Саган не вызывает больше никаких чувств, она рассказывает красивые истории о неудачной любви, которые сама же и ставит, причем довольно неуклюже». Ги Лек-лер из «Юманите» также высказал свое мнение о постановке: «Первые сцены довольно скучны, последующие более удачны, когда герои прекращают играть в прятки и определяются. Но уже слишком поздно, и постановка сделана наспех…» А вот мнение Бертрана Пуаро-Дельпеша из газеты «Монд»: «Можно только досадовать на такое количество добродетелей, принесенных в жертву в спектакле, ради преходящей забавы занять режиссерское кресло». Выводы Жана Дютура еще более беспощадны: «Мадам Саган наспех слепила свою пьесу, как ленивица, думающая совсем о другом. Диалоги — плоские, идеи — неоригинальные, нет находок, нет страсти, нет поэзии, нет импровизации. Герои пьесы похожи на марионеток. К тому же она поступила очень опрометчиво, взявшись за постановку самостоятельно. Она ничего в этом не понимает, и это заметно». Пьер Макабрю, пожалуй, один из немногих профессионалов, положительно оценивший этот спектакль: «Здесь есть свой тон, стиль, определенный образ жизни, легкий юмор и свобода суждений, которые при всей своей неуклюжести оригинальны тем, что не могут принадлежать не кому иному, нежели Саган. Кто сегодня в мире осмеливается быть настолько самим собой?»

Франсуаза Саган рассказывала, в какое бешенство пришла Мари Белль: