Любитель полутени

Он спросил себя, не слишком ли он еще трезв, чтобы ждать от своей памяти толчка-без него не откроется дверь, за которой стоит Мелани и — может быть! — ждет его, поэтому он вновь глотнул из фляжки, но это не помогло, да он и сам знал, что не было толку напиваться: никакой двери не было, потому что не было и стены, разделявшей их. Была лишь огромная пустота, в которой он жил, пустота, в которой не было и следа Мелани.

Как нередко в таких случаях, Лотар попробовал было пришпорить свои чувства, начав перебирать даты: 1938 год, двадцатитрехлетняя Мелани отправилась с ним на прогулку к озеру Клинк; они познакомились в феврале того же года во время костюмированного вечера на какой-то груневальдской вилле; тогда она уже третий год была замужем за Рихардом Брамом и год назад родила первого ребенка, маленького Андреаса, которому теперь исполнилось двадцать четыре года и который в течение нескольких семестров изучал социологию, историю и экономику, чтобы в конце концов без всякой охоты и интереса отдать свои блестящие способности службе в одном из ведомств Европейского экономического сообщества в Брюсселе. Даты начали выстраиваться в небе над соломенной желтизной полей и зелеными пятнами лиственных рощ на том берегу озера. Когда началась война, через год после той летней поездки на озеро, родился сын Лотара Гюнтер, мальчик, проявивший затем неожиданный интерес к практической сфере жизни, обучившийся типографскому делу и в свои двадцать два года уже ставший специалистом по книготорговле. В разгар войны, в 1943 году, родился еще один ребенок, дочь Рихарда Марианна; ей теперь восемнадцать лет, она похожа на мать и в будущем году окончит школу. «На первый взгляд кажется, — думал Лотар, — будто с детьми все обстояло благополучно, но на самом деле Рихарду и мне досталась тяжкая ноша: дети были такие трудные, какими только могут быть дети, да и бывают ли вообще легкие дети? Но наши были уж очень сложные, да, в сущности, такими и остались; но теперь они уже выросли и живут сами по себе. Да, с детьми было одно мученье». Лотар вновь отхлебнул из фляжки и подумал, что это озеро и впрямь скорее вяжется с мекленбургским ландшафтом. И еще он подумал: наверно, странное у Мелани было чувство, когда она решилась оставить троих детей и двух мужчин. Ей было тридцать два года, когда она бесследно исчезла в октябре 1947 года. Детям тогда было десять, восемь и четыре года. «Здорово все же. Просто бросила нас всех на произвол судьбы, — думал Лотар. — Ей теперь сорок шесть; каково на душе у сорокашестилетней женщины, когда она вспоминает, что где-то у нее есть трое детей — трое детей, о которых она ничего не знает?» Потягивая из фляжки, Лотар пришел к твердому убеждению, что он ненавидит Мелани.

«Пошли купаться», — сказала ему Мелани, и он даже не удивился, что она вдруг оказалась рядом. Она сидела в своем белом купальнике, обхватив руками согнутые в коленях ноги и нетерпеливо вглядываясь в простор озера.

«Мне хотелось бы еще немного полежать», — услышал он свой голос. Он посмотрел на свое крупное тело, прикрытое только плавками и уже в ту пору обнаруживавшее явную склонность к полноте. Лотар не был толстым, но в его громоздкой фигуре все было как-то несоразмерно; готовое платье он вообще не мог носить. Лежа под жарким, приглушенным облаками солнцем, он принялся разглядывать свою кожу, она казалась не бледной, а какой-то почти бесцветной — кожа его большого вялого тела, которому всегда было трудно раскачаться на любое действие, требующее мускульных усилий, и которое больше всего любило покой и неподвижность. Его грузная плоть желала еще немного понежиться, прежде чем броситься в воду, но, взглянув на Мелани, он заметил, что освещение изменилось, исчезли мягкие полутени от плотного слоя высоких облаков, под которыми нынче весь день так парило. Теперь кругом все сверкало и искрилось под резким восточным ветром, как в тот день, промелькнувший двадцать три года назад, который напоминал гуашь в духе раннего Пехштейна: ультрамарин неба, хром желтой пшеницы и индонезийская коричневая ног, рук и плеч Мелани с белым пятном купальника посредине. Ее волосы, стянутые на затылке, свисали вдоль спины конским хвостом. Вся ее поза выражала нетерпение, жадную тягу к водной стихии, и Лотару волей-неволей пришлось подняться. Она прямо-таки вприпрыжку пустилась к воде по узкой полоске прибрежной гальки, с воплем бросилась в подернутую рябью воду и поплыла на спине, бесшумно и гибко, как рыба. Очутившись в воде, Лотар тоже почувствовал себя более гибким, похожим на какое-то крупное, медлительное, но не лишенное изящества морское животное. Он заплыл далеко и оттуда смотрел на берег, лес и воду, в которой отражались белые, гонимые ветром облака.