Любивший Мату Хари

Как и для любого шпиона в иностранном городе, выживание Шпанглера здесь зависело во многом от чёткого соблюдения множества мелких предосторожностей. Он навсегда вменил себе в обязанность, например, сравнивать лица в толпе с лицами, запечатлевшимися у него в памяти во время обеда в ресторанах. Он тщательно запоминал лица гостей в отеле, где остановился, и лица соседей, живущих возле дома, где он вёл свою тайную жизнь. Он никогда не покидал этого дома, не заклинив замок сверху и снизу спичками, и никогда не входил, не замерев на мгновение, чтобы прислушаться, у двери. Он редко брал с собой пистолет, но носил обманчиво лёгкую на вид трость — не сильно отличающуюся от трости, которую он однажды использовал на Грее.

Трость была из эбенового дерева, утяжелённая свинцовым стержнем. Наконечник сделан из стали и заострён. Медная рукоятка, отделяясь, открывала восьмидюймовый кинжал. В напряжённые моменты Шпанглер держал трость так, чтобы можно было применять её в качестве дубинки...

Так он держал её и сейчас, когда подходил к дому в стороне от улицы Гранд, чтобы набросать донесение об агенте в Милане. Хотя ничто особенное не беспокоило его, но, приближаясь к этому дому, он всегда чувствовал тревогу, и более всего по ночам, когда темнота скапливалась на дальних улицах. Он также недолюбливал два неосвещённых лестничных пролёта перед воротами в сад. Всё же наиболее уязвимым он чувствовал себя, когда шёл по последнему проходу к двери — по извилистой, выложенной камнем дорожке под тенистым можжевельником.

Итак, он держал трость в правой руке, высматривая в темноте... ветку, которая станет рукой, собравшиеся вместе виноградные лозы, которые превратятся в лицо.

Грей, однако, оставался неподвижным, безликим, как любое упавшее дерево, до тех пор пока Шпанглер не возник непосредственно перед ним. Затем, выскочив наружу, как тень из окопов, он ударил Шпанглера коленом в пах.

Шпанглер оказался в силах сидеть, но только наклонившись вперёд. Он держал обе руки перед собой, предплечьями уткнувшись в колени. Грей наблюдал за ним с другого конца комнаты, направив ему в грудь автоматический пистолет 45-го калибра. Дом был тёмным и холодным, явно ничейным. Мебель состояла из круглого обеденного стола, четырёх кресел, разваливающейся софы и пустых полок, идущих по одной из стен. В буфете стояли бутылки с виски и содовой, и Грей в конце концов налил обоим.

Грей начал с допроса. Встречается ли Шпанглер сегодня ночью с агентом? Подкупил ли он мальчика, чтобы наблюдать за улицами? Есть ли здесь второй выход и, если есть, куда он ведёт? Каковы сигналы безопасности?

На протяжении всего допроса Шпанглер оставался неподвижным. Его лицо побледнело и покрылось испариной.

   — Полагаю, с моей стороны было глупым не догадаться, что это вы, — сказал он. — Когда я начал осознавать, что кто-то следит за мной, я должен был догадаться, что это вы — по-прежнему несущий, если можно так сказать, факел для вашей Маты Хари.

Грей опустил свой пистолет:

   — Она арестована. Её держат в Сен-Лазаре.

   — Конечно, её арестовали. А чего вы хотели?

   — Дело её основывается на неких телеграммах... телеграммах, которыми вы обменивались с одним из ваших идиотов в Мадриде.

   — Да, с майором фон Калле. На самом деле прекрасный джентльмен. И очень компетентный.

   — Я хочу знать правду, Шпанглер. Прямо сейчас.

Шпанглер сделал глубокий вдох и указал на пачку сигарет, лежащую на буфете, — ещё один экзотический сорт.

   — Можно? Спасибо... Я полагаю, это началось — о, не знаю, — наверное, тысячи лет назад. Когда страдает царство, надо найти козла отпущения. Припоминаю, я, кажется, читал, что подобная практика была вполне обычной во времена великой чумы. Страну опустошала смерть, и, следовательно, в жертву приносили козлов отпущения — обычно сжигали женщин, ведьм, чтобы избавить землю от зла. Теперь, конечно, это несколько сложнее, но теория остаётся такой же. А в данном случае и практика. Англия и Франция страдают от разразившегося бедствия, и теперь вашу Мату Хари должны сжечь у столба.

Грей переместился к софе, но держал на колене пистолет.

   — Расскажите мне о фон Калле.

   — Назначение майора — момент политический, но он человек способный, как я сказал. Да, способный, только не особенно тонкий. Честно говоря, я предпочитаю иметь дело с его подчинённым.

   — А что насчёт телеграммы, которую вы послали ему?

Шпанглер усмехнулся и покачал головой:

   — Вы всё ещё не можете понять. Абстрактный художник всё ещё не может понять очевидного символизма. Эти детали не имеют смысла. Дело против Маты Хари строится не на доказательствах. Это дело выгоды. Ваши генералы на Сомме допустили просчёт, и теперь Мата Хари должна стать козлом отпущения. Выгода.

   — А Рудольф Шпанглер? Что чувствует в связи с этим Рудольф Шпанглер?

   — Противоречие. Я огорчён из-за Маргареты. Но, в конце концов, они с тем же успехом вместо экзотической танцовщицы могли арестовать одного из моих ценных агентов. Такой обмен не был бы удачным.