Люблю и ненавижу

В первых числах марта около НИИ остановилось такси. И ветровое стекло светило весеннее солнце; водитель, сложив руки на руль, подставил лицо лучам и блаженно щурился. Его разморило, он закрыл глаза и под монотонную работу счетчика задремал. Сзади с большим букетом мимоз сидел Володя и следил за входной дверью института. Когда в дверях показалась Зина, он толкнул шофера в спину: «Не зевай!..» — и выскочил из такси. С Зиной вместе вышла и Лариса.

Поздоровавшись, Володя в первую очередь обратился к Ларисе:

— Лариса, я вас очень прошу оставить нас вдвоем с Зиной.

Лариса взглянула на Зину. Зина молча сказала: нет, нет, не уходи, не слушай его! Она подхватила Ларису под руку и, не обращая внимания на Володю, быстро пошла прочь.

— Лариса! — взмолился Володя. — Не мешай нам! Тут жизнь решается. Жизнь! Слышишь?!

— Хорошо, оставь нас, Лариса… пожалуйста, — согласилась Зина. — Ну, чего тебе?! — тут же закричала она на Володю, глядя на него в упор.

Володя показал Ларисе: «Уходи, уходи же…» Лариса, развернувшись, направилась в противоположную сторону.

— Ну, так чего тебе? — повторила Зина и пошла по тротуару.

Светило солнце, была весна, смеялись и улыбались прохожие; над головой плескалось весеннее, словно чем-то размытое, чистое небо.

— Ты бы хоть поздоровалась для начала, — сказал Володя.

— Поздоровалась?! — удивилась Зина словно чему-то противоестественному. — Что это еще за машина за нами крадется?

— Это? — обернулся Володя. — Такси.

Зина усмехнулась:

— И зачем? Уж не меня ли решил покатать?

— Тебя. А кого же еще?

Зина снова усмехнулась:

— Думаешь снова поймать на удочку? — Она покачала головой. — Эх ты, бесстыжий ты, бесстыжий…

— Насчет бесстыжего, милая Зиночка, попросил бы полегче. Я, между прочим, приехал, чтобы отвезти кое-кого в загс.

— Жениться надумал? — всплеснула руками Зина и рассмеялась. — Ах ты мой миленький, жениться надумал… Какой хороший да пригожий… Славный какой женишок!

— Смейся, смейся… Я серьезно.

— Серьезно? В загс? — все смеялась Зина. — Ах и ухажер, ах и Володичка! Люди добрые, да посмотрите вы на него!..

Прохожие в самом деле начали останавливаться около них, сначала вдалеке, а потом совсем близко. Зина взмахивала руками, восклицала, хохотала, а Володя с букетом мимоз в руках стоял рядом и терпеливо ждал.

— Так ведь. Воло-оди-и-ичка, — говорила, словно напевая, Зина, — надо женщине предложение сделать. Ей ведь это приятно. Слышишь! А то как же без предложения — и в загс?!. — Она смеялась почти истеричным смехом.

— Предложение? — спросил Володя. — Пожалуйста: Зина, я делаю тебе предложение!

— Ой, не могу! Ха-ха-ха!.. Не могу!..

Прохожие, теперь уже не стесняясь, окружили Володю и Зину, начали делать замечания: мол, странные какие-то люди… Потом кто-то догадался, что это, вероятно, артисты, может, их снимают в кино. Начали оглядываться — никаких киноустановок рядом не было. «Да их же скрытой камерой снимают! — догадался кто-то. — Чтобы народ естественней вышел…» Толпа начала разрастаться, теперь на вопрос: «В чем дело?» — отвечали: «Тихо! Идут съемки…» Шофер такси совсем потерял Володю из виду, испугался, что пассажир надует, и резко нажал на сигнал. Сигнал получился как сирена — толпа дрогнула, рассыпалась… Шофер облегченно вздохнул: пассажир стоял на прежнем месте; женщина уже не смеялась и держала в руках цветы. Шофер улыбнулся.

— Так поехали?

— Ну, смотри, смотри у меня, Володя! — серьезно проговорила Зина. — Обманешь — так… пожалеешь… — И какая-то острая тоска мелькнула у нее в глазах.

Володя распахнул заднюю дверцу машины.

— Прошу!

Быстро сев рядом, он хлопнул дверцей, обнял Зину и крикнул лихо шоферу:

— Как договаривались! В загс!

Машина резко рванула, из-под колес брызнула в разные стороны талая вода…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Седьмого марта неожиданно приехал Миша; хотя, конечно, не совсем неожиданно — от Миши можно было этого ожидать. Глядя на Мишу, Алеша всегда испытывал некоторую неловкость, хотя был искренне рад каждой встрече с ним. Называл он Мишу (про себя) «добровольный раб». Миша был маленький, пухленький, очень подвижной, почти лысый, но седенький — на висках — мужчина лет тридцати пяти — тридцати шести; на лице его особенно выделялся крупнопористый, мясистый нос, с которым Миша обращался очень жестоко: все время тер его, мял, трогал. Нельзя было без улыбки наблюдать за этой вечной борьбой пухлого, седенького Миши со своим носом. Но, несмотря ни на что, Миша гордился носом: он придавал облику Миши вид самого добродушного и незлобивого человека.