Люблю только тебя

– Мама… Я так давно тебя ищу. Где ты была все это время? – сказал он вдруг на чистейшем итальянском, хотя всегда говорил на нем с акцентом. И снова потерял сознание. На этот раз надолго.

Теперь Анна ни на секунду не отходила от него. Он много спал. Проснувшись, тянулся к ней, как ребенок. Анна бросила работу в больнице. Она объяснила ему, что работала там только от тоски, – у нее были кое-какие капиталы, к тому же помогал брат.

– Он считает себя виноватым в смерти моего мужа, – рассказывала Анна. – Он говорит, что должен был предупредить Адриано, чтобы тот успел скрыться. Но не сделал этого. – Замявшись на секунду, она продолжила: – Адриано со мной плохо обращался, и Пьетро это знал. Святая Мадонна, я не хотела его смерти, но когда они внесли его в дом и я увидела его вонючую кровь, я готова была задушить убийцу в объятиях. Мне пришлось притворяться и носить траур. Я себя за это презираю. Но я боялась родственников Адриано – они бы утопили меня в море, если б догадались о моей радости. О, Мадонна, прости!..

Когда Анна уходила, Иван лежал и думал. Он ловил себя на том, что теперь и думает по-итальянски, хотя не помнил, на каком языке думал в последние годы, – ведь говорил он на нескольких. Он еще раньше замечал за собой одну особенность: любая, даже самая необычная обстановка быстро становилась для него привычной. Это началось в Афгане, когда они с Игорем, двое оставшихся в живых из отряда десантников, сброшенного на плато в окрестностях Кандагара, попали в плен к моджахедам. Через неделю Иван уже вполне сносно объяснялся со своими конвоирами на их языке – это был пашто – и, глядя на них, исступленно творящих молитвы Аллаху под бомбежкой либо минометным огнем, вдруг понял, что сам мысленно к нему обращается. Он обратился к Аллаху в ночь перед тем, как их с Игорем должны были казнить. Помнится, поднялась пыльная буря. Они бежали под ее надежным покровом, сумев даже прихватить с собой оружие и съестные припасы. И команда судна, состоявшая главным образом из греков, тоже почти сразу приняла его за своего. Что удивительно, он и сам чувствовал себя среди них своим. Так было на всех судах.

Он лежал и смотрел в окно. Он ждал Анну. Такое с ним было впервые.

Она показала ему комнату Паоло, его книги, игрушки, велосипед. Она рассказывала ему о нем все что помнила. А помнила она немало, поскольку была одиноким человеком и жила воспоминаниями. Анна попросила Ивана рассказать о его детстве. Он сбился через минуту. Он вроде ничего не забыл. Он помнил, как звали его родственников, помнил, где что стояло в квартире в Москве и в доме отца в Плавнях. Помнил лица друзей, знакомых, какие-то события из своей жизни. Но это была чужая жизнь, и ему совсем не хотелось о ней говорить.

Зато он любил слушать Анну.

– Ты говоришь, что встретила меня через год после смерти Адриано. Мне кажется, я не мог появиться раньше именно из-за него, – как-то сказал он.

Она крепко прижала его к себе…С паспорта, который принесла ему Анна, на него глянуло знакомое лицо.

– Знаешь, а он мне нравится, этот Паоло, – сказал он, всматриваясь в фотографию. – Отличный парень.

Он поднял глаза на Анну и улыбнулся.

Она возила его к родственникам, каждый раз к новым. Казалось, весь город был населен родственниками Анны Каталаньи.

– Паоло нашелся, – говорила она им с порога и вела его в глубь комнаты. – Он тогда не утонул. Мы ведь так и не нашли его тела, помните? Его возвратила мне святая Мадонна. Мой Паоло… Смотрите, какой он красавец.

Они разглядывали его – доверчиво и не очень. Но всем без исключения он нравился. Это было видно по их лицам.

В машине Анна говорила:

– Они хитрые. Но я заставлю их поверить. И Пьетро хочет, чтобы они поверили. И тот человек Скарафаджио, который распорядился убить Адриано, он тоже хочет, чтоб они поверили. Так что им придется это сделать.

Она купала его. Он был еще слаб, и Анна боялась, что ему может сделаться плохо.

– Я помню эту родинку. Она была с маковое зернышко, а теперь стала почти с вишневую косточку. О, я очень хорошо помню эту родинку. – Она прижималась к ней щекой. – У моей матери была родинка на этом месте. Моя мать была урожденная Джиротти. Это очень древний и славный род.

Она намыливала ему спину рукавицей, сплетенной из какой-то жесткой травы. Он думал о том, что многие из парней, с которыми он ходил в плавание, брали с собой фотографии матерей. Он сказал Анне:

– Я хочу, чтобы ты сделала свое фото.

– Я всегда буду с тобой. Зачем тебе мое фото? Она шутливо шлепнула его ладошкой по спине.

– Нет, прошу тебя. Обещай, что сделаешь свое фото.

Он не отставал, пока она не пришла и не положила на тумбочку возле его кровати три цветные фотографии.

– Тебе идет с распущенными волосами, – сказал он, рассматривая их. – Почему ты носишь этот старческий узел?

– Я вдова. Меня обязывают к этому. Все эти люди. – Она вдруг закрыла глаза и что-то прошептала на каком-то диалекте. Он не знал этого диалекта, но понял, что она сказала.

– Почему ты их ненавидишь? – спросил он.